Гарретт очнулась от тяжёлого оцепенения. Ещё до того, как её мозг заработал, тело ощутило надвигающуюся катастрофу.
Полноценное, солнечное утро настойчиво рвалось в закрытые ставнями окна, просачиваясь по краям створок и между рейками. Гарретт тупо уставилась на белую пустоту гипсового потолка.
К этому времени естественное течение лихорадки Итана подошло к своему логическому завершению.
Расширенные зрачки не станут реагировать на свет. Температура тела уже должна была упасть до температуры окружающей среды. Гарретт могла не выпускать из рук его тело, но до души ей уже не достучаться.
Она никогда не простит Уэста Рэвенела за то, что он лишил её последних минут жизни Итана.
Двигаясь как старуха, она вылезла из постели. Все мышцы и суставы ломило. Каждый дюйм кожи болел. Гарретт прошла в туалетную комнату, чтобы не торопясь воспользоваться удобствами и умыться. В спешке не было необходимости.
На кресле лежал незнакомый ей зелёный халат в цветочек, а на полу стояли тапочки. Она смутно припоминала, как две горничные помогли ей переодеться в ночную рубашку и распустить волосы. Её одежды нигде не было видно, и на комоде не лежало даже шпилек. Она запахнула халат спереди и затянула на талии шнурок. Тапочки оказались слишком маленького размера.
Выйдя босиком из комнаты, она побрела навстречу ожидающей её пучине горя. Гарретт дойдёт до края и сиганёт в бездонную пропасть. Итан пронёсся по её жизни и исчез прежде, чем она в полной мере успела оценить все те качества, по которым станет горевать.
Солнечный свет проникал в окна и струился по полу. Гарретт содрогнулась от шума, который создавали слуги, занятые своими привычными обязанностями. Теперь она понимала, почему во время траура люди уединялись дома: любая активность раздражала.
Услышав голоса, доносящиеся из комнаты больного, она замедлила шаг. Уэст Рэвенел, со свойственной ему дерзостью, непринуждённо общался с кем-то в одном помещении с мертвецом.
Но прежде чем ярость успела заявить о себе, Гарретт подошла к дверному проёму и увидела фигуру, сидящую в постели. Её тело вытянулось в струну, одной рукой она нащупала дверной косяк, чтобы не упасть.
Итан.
Вокруг посыпались искры, они затмили её взор и заполнили лёгкие. На мгновение она не могла ни видеть, ни дышать. Её наводнил дикий страх и восторг. Это не сон? Она не доверяла своим собственным чувствам. Гарретт машинально повернулась к Уэсту. Ей пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем она смогла его разглядеть, и даже тогда он казался расплывчатым пятном. Её голос прозвучал, как хриплое карканье:
– Лихорадка прошла, а вы меня не разбудили?
– Какой смысл? Вам нужно было поспать, а я знал, что утром он не станет менее живым.
– Когда я с вами покончу, вы чертовски точно станете менее живым, – вскричала она.
Уэст самодовольно поднял брови.
– Неужели каждый день, пока вы здесь, будет начинаться с угроз расправы надо мной от вас обоих?
– Судя по всему, – отозвался с кровати Итан.
Его голос прозвучал знакомо и чётко. Дрожа, Гарретт повернулась к нему, боясь, что он может исчезнуть.
Итан сидел, опираясь на подушки, чисто выбритый и умытый. Он выглядел неправдоподобно нормально, учитывая, как близко находился к смерти несколькими часами ранее. Его взгляд скользнул по её фигуре, задержавшись на распущенных волосах, бархатном халате, маленьких босых пальчиках, выглядывающих из-под подола. Голубые глаза, цвета отдалённого уголка неба, самой тёмной океанской глубины, были полны тепла, заботы, нежности... всё для неё... и только для неё.
Едва держась на ногах, она направилась к нему, будто через реку вброд по бёдра в воде. Когда Гарретт очутилась рядом с ним, он схватил её за руку и нежно потянул, пока она не присела на край матраса.
– Acushla. – Его рука легла на её щёку, большим пальцем лаская скулу. – Ты в порядке?
– Я...
Поражённая тем, что его первый вопрос оказался о её благополучии, она почувствовала, что начинает сжиматься в комок, словно листок хрупкой бумаги.
Итан медленно привлёк Гарретт к себе, прижав её голову к здоровому плечу. Испытывая отвращение к самой себе, она разрыдалась от глубочайшего облегчения, хотя ей так хотелось сохранить подобие достоинства. Итан обнял её и начал поглаживать распущенные волосы, тихо бормоча на ушко:
– Да уж, теперь тебе придётся нелегко, любимая. Ты хотела меня, и теперь получишь.
От его утешения Гарретт ослабела и ощутила себя беззащитной, словно новорождённый младенец.