— Я не думаю, что именно и только удары пистолетом или только контузия привели к потере зрения, хотя и они свою лепту внесли, конечно, — размышляет Ракитов, сидя на диване и, как все слепые, «глядя» куда-то мимо собеседника. — Надо полагать, я заработал слепоту и глухоту «по сумме очков».
Да, что касается «очков», то их ему и его близким отсыпалось от щедрот божеских по самое некуда. Арестованный отец Ракитова был из когорты старых большевиков, тех, что «Ленина видели». Служил секретарем симферопольского обкома, занимался экспортом революции, работал в закордонной разведке. Когда румыны оккупировали Бессарабию, остался там вместе с женой — руководить большевистским подпольем. За супругами-разведчиками охотилась сигуранца, они бежали, их заочно приговорили к смерти. Потом был Институт красной профессуры. Потом работа в Москве. Потом арест. Такой вот активный папка был у Ракитова. Да и мамка была не из простых.
После ареста мужа кто-то из старых друзей предупредил ее: «За тобой тоже придут, дома не ночуй». Но дело в том, что идти ночевать ей было некуда. Поэтому мать вечером одевалась, брала папку и просто уходила из дому. Спать на уличных лавках она не могла, это вызвало бы естественное подозрение любого постового милиционера или дворника. Поэтому она просто ходила по улицам деловым шагом с папкой в руках. В те годы, вслед за Хозяином, многие конторы и министерства работали ночами, и спешащая по ночной Москве молодая женщина в деловом костюме и с папкой подозрений не вызывала.
Ракитова быстрым шагом ходила до утра, потом возвращалась домой, наспех завтракала и сразу шла на работу — в Трехгорку, где служила мастером. Там, в каморке, удавалось покемарить в сумме час-другой, урывая минут по десять-пятнадцать. Так и избежала ареста. Через несколько месяцев, после нескольких безуспешных ночных попыток застать гражданку Ракитову дома, гестаповцы, ох, простите, чекисты про нее забыли: много было тех, кто спал дома. А может, просто очередное поколение чекистов кровавой волной вымыло, а новые занялись подготовкой других процессов. В общем, выжила. Вместе с ней выжил и Толя Ракитов.
Когда уже после войны врачи зачитали парню приговор о грядущей слепоте, молодой Анатолий Ракитов, к тому времени работавший художником-декоратором и мечтавший о карьере настоящего художника, понял, что живописцем ему не стать. Нужно было искать другую жизнь. И он поступил в МГУ на философский факультет, и все пять курсов проходил в одной гимнастерке, шароварах и телогрейке.
Забавно… В бытность свою школьником Толику приходилось подрабатывать, чтобы помочь маме, поэтому он плохо успевал, переползал с двойки на тройку, и училка как-то брякнула ему:
— Ты будешь уркой и кончишь жизнь в тюрьме.
— Нет! — вдруг звонко, словно по какому-то светлому наитию, молнией мелькнувшему в голове, ответил мальчик. — Я до сорока лет стану профессором!
И точно. Закончив университет, слепой сын врага народа в 38 лет стал доктором наук и профессором. А уже будучи профессором философии, закончил математический, исторический и биологический факультеты МГУ и выучил несколько иностранных языков — просто так, для самообразования…
Если не считать трех тяжелых инвалидностей, все в жизни Ракитова сложилось крайне удачно. У него трое взрослых детей, есть внуки и веселая жена Тамара, которая моложе Ракитова на 20 лет. Профессор — автор двух десятков книг, одно время даже работал руководителем президентского Аналитического центра по общей политике. Студентами Ракитова были Явлинский, Лившиц, Уринсон. Между прочим, благодарный ученик Лившиц на даче Ракитова когда-то возил тачки с навозом и канавы копал. Помогал пожилому учителю простым говновозом.
Да, жизнь сложилась удачно. Но я бы такой жизни себе не хотел…
Ракитов — человек совершенно невероятной судьбы, который в иной стране мог бы стать национальным героем, как парализованный физик Хоккинг в Америке. Но у нас в стране, видать, столько алмазов, что бриллианты на их фоне просто теряются…
Вот с этим человеком я и разговорился однажды за национальный менталитет. Насколько этот менталитет фатален? Ракитов ответил: