Жил-был на Руси в позапрошлом веке Александр Энгельгардт, агрохимик. То есть агрохимиком-то он позже стал, а по первой специальности был Александр Николаевич офицером-артиллеристом, как Толстой. А потом увлекся сельским хозяйством, использованием химических удобрений. И всю жизнь этому посвятил, оставив после себя множество наблюдений за русским народом, за коим подглядывал, словно натуралист за зверушками. Эти записки натуралиста носят название «12 писем из деревни», если кому интересно…
Так вот, однажды Энгельгардт нанял землекопов расчищать луг, поросший кустарником. И, наблюдая за работой мужиков, заметил, что они на обед жрут одну картошку. Это исследователя удивило: он слышал, что землекопы должны хорошо питаться, потому как с пустой картошки много не наработаешь. Заинтересовавшись, Энгельгардт спросил мужиков, почему они так скудно питают свои организмы, ведь работа землекопов обычно хорошо оплачивается, стало быть, деньги на лучшую пищу должны быть.
На что мужики объяснили барину, что на поденной работе хорошо питаться им невыгодно. Потому как оплата повременная, а труд коллективный, так чего ж корячиться?
Вот когда они работают сдельно и можно учесть персональный вклад каждого, тогда они едят кашу, сало, щи с ветчиной — потому как с хорошим топливом можно наработать больше и, соответственно, больше денег положить в карман. А на поденщине мясо кушать нерентабельно: не окупится. Вот она, природная русская расчетливость — немцы нервно курят в сторонке!..
А касательно природного русского коллективизма und sobornost мужики объяснили барину так:
«Работа огульная, сообща, счесть ее нельзя… Из-за чего налегать-то, работаем сообща — я налягу, а другой нет. Тут и сам себя приналечь не заставишь… Мы и сами этих поденщин не любим, заработок плохой, работы настоящей нет, скучно. То ли дело сдельная работа — нам самим приятней. На сдельной работе вольней, хозяину до нас дела нет, что сработали, за то и платит…»
Кстати, важная фраза, обратите внимание! Работа за реальные деньги, по словам работников, — это и есть воля, то есть свобода. В этой простейшей формуле — вся суть политэкономии и весь смысл экономического либерализма. Свобода — это работа на себя. Каждый пашет на себя, а на коллектив работать ни у кого особой охоты нет, как бы ни были дружны члены этого коллектива. Дружба дружбой, а табачок врозь. Русская, кстати, поговорка, от соборного народа…
«При сдельной работе каждый на себя работает, каждый свою дольку канавы роет, каждый свою долю земли возит, каждый на себя старается, сколько сработает, столько и получает».
А далее идет весьма примечательная пометка автора: «Все, что я слышал от этих замечательных рабочих, было для меня ново». Ах, эта наивная интеллигенция! Ново им такое слышать! Думаю, если бы дедушка Ленин таких новостей побольше послушал, не пришло бы ему в голову коммунизм учреждать сразу после революции, да и с самой революцией, быть может, не стал бы спешить. Но прекраснодушному дедушке Ленину, мечтавшему о равенстве, всеобщей справедливости и поголовной сознательности, не так повезло, как Энгельгардту, который после долгих наблюдений за народом-богоносцем записал чернилами на бумаге (а лучше бы зубилом на скале вырубил):
«Чтобы хорошо работать, каждый должен работать на себя. Поэтому-то в артели, если только есть возможность разделить работу, ее делят, и каждый работает свою дольку, каждый получает, сколько заработал. Отец с сыном, брат с братом при рытье канавы делят ее на участки и каждый отдельно гонит свой участок».
Вот и вся вам тут ментальность. Вот и вся генетика. Стоит только поменять условия труда — климат или социальную систему (например, «выключить» колхоз), — как человек моментально просекает фишку, откладывает в сторону традиционный менталитет и начинает жилы рвать не хуже немца.
Только не надо думать, будто я полностью отрицаю влияние генетики. Отрицать его невозможно. Азиаты, например, узкоглазые, а негры черные — и это целиком определяется генетикой. Равно как и некоторые особенности характера, зависящие от внутрителесной конструкции — склонность к частым депрессиям, например. Известно, что в Японии, скажем, а также среди финно-угорских народов (где бы они ни проживали — в Венгрии, Финляндии или Удмуртии) повышенный уровень самоубийств. Точно так же и женщины отличаются от мужчин по поведенческим реакциям. Но суть-то в том, что разница между «средним русским» и «средним венгром» (женщиной и мужчиной, белым и негром) меньше, чем разброс личностных характеристик внутри одной нации (пола). В среднем японцы ниже и мельче европейцев, но и среди них можно найти двухметровых гигантов. В среднем женщины хуже решают интеллектуальные задачи, но и среди них встречаются математики. Кривые нормального распределения накладываются друг на друга, и между их медианами просвет меньше, чем ширина самих кривых.