— Другое дело! — одобрил Воинов. — Обещайте, что всегда будете так говорить. И вспоминайте меня, произнося эту фразу, — грустно добавил он.
Она молча кивнула.
Пока Элеонора мыла инструменты, он успел попрощаться с коллегами, переодеться в черный морской мундир и теперь ждал только ее.
— Мы с вами хорошо работали, Элеонора Сергеевна, спасибо вам за это. Бог даст, еще свидимся.
— Спасибо и вам, Константин Георгиевич. Возвращайтесь живым и здоровым.
— Благодарю за добрые слова. Прощайте.
Она стояла у окна и наблюдала, как он выходит из здания операционной и направляется к воротам института. Сегодня он уедет на фронт, откуда, может быть, не вернется…
Повинуясь внезапному порыву, девушка выбежала на лестницу и понеслась вниз. Только бы не оглянулся, стучало у нее в голове, плохая примета, только бы не оглянулся!
Догнав Воинова, Элеонора молча обняла его и уткнулась лицом в его плечо. Едва уловимо пахло мужским потом, и она подумала, что этот запах был жизнью, которой Константин Георгиевич так скоро мог лишиться.
Она отстранилась, вглядываясь в его растерянное лицо.
— Храни вас Господь. Я буду молиться за вас. Идите, пора. И пожалуйста, не оборачивайтесь.
Он улыбнулся:
— И вы, Элеонора Сергеевна, не стойте, не глядите мне вслед. Иначе я обязательно обернусь.
Элеонора не думала, что будет скучать по Воинову. Оказалось, она успела привязаться к нему, к его манере оперировать, к тем прозвищам, которыми он ее награждал, к его шуткам. Теперь она работала с разными врачами, в череде хирургов попадались очень интересные личности, но ей уже казалось, что Воинов был лучше всех. Сравнивая его с другими, Элеонора в полной мере смогла оценить его аккуратность, способность всегда сохранять хладнокровие и контроль над ситуацией. Она знала, что хирургическая техника Константина Георгиевича считалась в Клиническом институте эталоном.
Теперь чаще всего ей приходилось подавать Ивану Демидовичу Федосееву, пожилому хирургу, нередко приходившему в операционную «под градусом». Все в институте называли Федосеева Демидычем или попросту дедом. Оперировал он так, что у Элеоноры дух захватывало.
Аппендэктомию Демидыч выполнял минут за семь, а то и быстрее. Так же лихо он расправлялся с другими органами, Элеонора едва успевала подавать инструменты. Если больной был под наркозом, во время операции Демидыч непрерывно матерился, а если работали под местной анестезией, страдал от вынужденного молчания. Несмотря на такие манеры деда, между ним и Элеонорой все же наметилось какое-то взаимопонимание, которому очень радовалась Титова: с другими сестрами у Федосеева получалось гораздо хуже.
И правда, Элеонора почти всегда знала, какой инструмент вложить в его нетерпеливо протянутую руку. Другие сестры, привыкшие подавать то, что просит хирург, терялись, когда Демидыч говорил: «Дай-ка мне эту штуковину». Мог он выразиться и гораздо грубее.
При малейшей задержке со стороны сестры Федосеев разражался криками, от которых в окнах операционной дрожали стекла. Не дай Бог, если сестра продолжала собирать свой столик, когда дед был уже готов к операции!
Титова требовала от сестер мыться на операцию раньше хирургов, а не одновременно с ними. Воспитанная в старых медицинских традициях, она считала недопустимым, чтобы врач ждал, когда ему подадут стерильный халат, йод и спирт для обработки рук и операционного поля. Чтобы не тратить время на внушения, медлительных сестер она отдавала Демидычу на воспитание.
Но в последнее время стало ясно, что с дедом следует держать ухо востро: он много пил. Пока это не сказывалось на качестве операций, но Демидыч стал горазд на всякие хулиганские выходки.
Один раз он фамильярно похлопал по щеке лежавшего на операционном столе больного. Больной оказался крупным чиновником, дело дошло до совета попечителей, и лишь с большим трудом барону Шварцвальду удалось замять скандал.
Только страсти поутихли, как случилась новая неприятность. Бросив окурок в тазик со спиртом, вылитым из банки с шовным материалом, дед чуть не взорвал операционную. Тазик стоял недалеко от баллонов с кислородом, и только быстрая реакция Элеоноры, выкинувшей емкость с горящим спиртом в коридор, спасла здание.
— Я думал, что там вода, — позднее оправдывался Демидыч.
— Вот уж не поверю, что дед не смог отличить спирт от воды! — ядовито прокомментировала ситуацию Титова.
А потом произошло и вовсе ужасное.
В один из дней Демидычу предстояло оперировать больного с паховой грыжей, а следом — больного с язвой желудка. Один из больных был глухонемым.