— Вы княжна, Элеонора. — В голосе Ланского отчетливо прозвучало раздражение. — Зачем вам сравнивать себя с какой-то пролетаркой?
— Хорошо, — сказала она, немного помолчав. — Вы убедили меня, что сейчас нам нельзя пожениться. Тогда давайте объявим о нашей помолвке.
— О помолвке? Зачем?
— Вы спрашиваете — зачем? А зачем вы говорили, что любите меня?
— Я не отказываюсь от своих слов, — тихо сказал Ланской. — Но объявлять о помолвке, связывать себя обещаниями… Элеонора, никто не знает, когда кончится война и что меня ждет. А вас ждет светская жизнь, балы и поклонники. Сезон скоро начинается, и наверняка ваша тетушка намерена вас вывозить.
— Да помните ли вы, что я целыми днями занята в Клиническом институте? — засмеялась Элеонора. — О каких балах и поклонниках вы говорите?
— Я уверен, что все это будет: и балы, и поклонники, — грустно улыбнулся Ланской. — Но если вы сохраните память обо мне… если я останусь жив… Разве стану я мечтать о другой невесте?
Не в силах более сдерживать слезы, Элеонора подскочила к нему и обвила его шею руками. Но когда их губы встретились, она, помня данное себе обещание, отстранилась и выбежала из комнаты.
Через неделю Элеонора проводила Ланского. Он не разрешил ей прийти на вокзал, но вечер накануне отъезда они провели вдвоем в его квартире. Конечно, они целовались… Ах, если бы Алексей позволил ей больше участвовать в его жизни!.. Пусть им нельзя сейчас пожениться, хотя в душе Элеонора так и не смогла с этим смириться, пусть необходимо сохранять в тайне их отношения, но почему ей нельзя попрощаться с ним на вокзале? Однако Ланской был непреклонен.
А какая тоска скрутила ее после отъезда любимого! Раньше она и не подозревала, что можно так страдать, но теперь на собственном опыте постигла, что означает расхожее выражение «сердце разрывается от горя».
Она не стала хуже работать, но ее труд уже не казался ей интересным и важным. Теперь это было только средство убивать время в ожидании Ланского. Но сколько еще его впереди, этого времени? Элеонора решила, что, получив должность, будет откладывать большую часть жалованья, чтобы они могли пожениться сразу же по возвращении Алексея с фронта.
Изменения в ее настроении не ускользнули от бдительного ока Александры Ивановны. И, страдая от невозможности выговориться, в конце концов Элеонора рассказала ей все.
— Господи, какая же ты дурочка! — разволновалась Титова, выслушав сбивчивое повествование Элеоноры. — Почему ты раньше не посоветовалась со мной? Да и я хороша, могла бы и раньше поинтересоваться, что с тобой происходит. Но ведь я была уверена, что у тебя роман с Воиновым, и не хотела лезть тебе в душу…
— При чем тут Воинов? — раздраженно спросила Элеонора. — Мы с ним друзья, и не больше!
— Ну ладно, не злись. Но вы так страстно обнимались с ним в нашем садике на глазах у всего института, вот мы и подумали… Да и лучше было тебе закрутить с ним, чем с этим твоим Ланским.
— Как вы можете так говорить! — воскликнула Элеонора. — Ланской — благородный человек. Отказываясь сейчас жениться на мне, он поступил честно. Он заботится обо мне.
— Может быть, может быть… — вздохнула Титова. — Но я-то думаю, тут дело совсем не в благородстве. И не в заботе о тебе. Просто Ланской не хочет жениться на бесприданнице, вот и все. Зря ты ходила к нему…
Элеонора посмотрела на Александру Ивановну безумными глазами. Она не верила своим ушам…
— Это был самый неразумный поступок, какой только можно себе вообразить, — продолжала та. — Если ты нужна мужчине, то он из-под земли тебя достанет. Преодолеет любые препятствия, из кожи вон вылезет. А если он тебя не слишком сильно любит, твоя навязчивость только все испортит. Не зря говорят, что мужчина — охотник, а женщина — дичь.
Элеонора вскочила с дивана и, покраснев, подбежала к окну. Она злилась и не хотела, чтобы Титова видела сейчас ее лицо. Ей было неприятно слушать Александру Ивановну. Да как она смеет, рассуждая об отношениях Элеоноры с Ланским, говорить эти ужасные пошлости про дичь и охотника? Что она знает о любви, любовница барона Шварцвальда, мать двоих рожденных вне брака детей?!
Но, словно не замечая реакции девушки, Титова продолжала спокойно говорить:
— Вдумайся, Элеонора, насколько это верно. Дичь убегает, охотник ее преследует. И чем усерднее она бежит, тем в большие дебри он забирается. При этом он испытывает азарт и восторг. А теперь представь, что дичь, ну лось, допустим, вдруг поворачивается и бежит на охотника. Какие тут восторги? Охотник понесется прочь так, что только пятки засверкают! И будет чувствовать лишь страх. Понятно?