Жизнь лазарета шла своим чередом, и чем дальше, тем больше дел находилось для Элеоноры. Помимо обеспечения асептических условий и ассистирования хирургам на сложных операциях, она делала перевязки тем раненым, которых не удавалось вовремя эвакуировать в тыловые госпитали, и легкораненым, которые хотели остаться в строю.
Ей казалось, что за короткое время она очерствела душой. Из-за раненых она готова была жертвовать редкими часами сна и отдыха, но не испытывала к ним настоящего сострадания. Вид раны уже не заставлял ее сердце сжиматься от жалости, теперь она хладнокровно прикидывала, что будет делать доктор и какие потребуются инструменты. А стоны и крики лишь напоминали ей о том, что необходимо пополнить запасы наркотиков.
Ей хотелось поговорить о происходящих в ней изменениях с Воиновым, но их прежние доверительные отношения так и не восстановились. Поэтому своими сомнениями она поделилась с Корфом.
— То, что происходит с вами, — сказал он, — это естественная защитная реакция. Если бы вы, княжна, приехали на фронт на экскурсию, ваше сердце разорвалось бы от жалости к этим несчастным. Но вы приехали работать, для работы нужен ясный рассудок, вот мозг и не дает воли лишним эмоциям.
А работы все прибывало. Вскоре Элеоноре пришлось взять на себя руководство санитарами, и это была сложная задача. Как подчинить себе взрослых, видавших виды мужчин? Она обращалась с ними безукоризненно вежливо и никогда не требовала лишнего. Постепенно санитары начали уважать девушку, видя, как четко работает она сама и как много успевает.
Но конечно, случались и конфликты, например, по поводу стирки операционного белья. Мужчины с большим удовольствием свалили бы всю стирку на Элеонору, им и так-то казалось недопустимым расточительством использовать на каждую полостную операцию по четыре-пять простыней. Однако Элеонора проявила твердость.
— Я делаю все, что в моих силах, — сказала она. — Но пожалуйста, не требуйте от меня большего.
Самым сложным по-прежнему оставалось обеспечение госпиталя расходными материалами. Девушка научилась покрикивать на докторов, неэкономно использующих марлю и тампоны, и, что удивительно, они воспринимали это как должное. Еще одной проблемой было то, что спирт всегда заканчивался раньше, чем она планировала, при этом мужчины с невинными лицами пытались убедить ее, что это — результат естественного испарения.
Сначала Элеонора доливала к спирту йод в надежде, что изменение цвета отпугнет жаждущих. Не помогло. Тогда она перелила спирт в другую бутыль и приделала на нее этикетку, на которой старательно изобразила череп с костями и написала «яд». Этот хитрый маневр тоже никого не ввел в заблуждение.
— Откуда при нашем снабжении яд? — фыркнул Воинов.
— А можно назначить меня ответственным хранителем запасов спирта? — ехидно поинтересовался Демидыч.
— В таком случае доктора Воинова придется назначить ответственным хранителем чужого гарема, — усмехнулся Корф. — Но Элеонора Сергеевна права, спирт необходим в работе, а для особо страждущих у нас достаточно водки.
Замечание насчет гарема, конечно, кольнуло Элеонору, но неожиданная поддержка Корфа показалась ей очень приятной. Похоже, она становится авторитетной личностью!..
После месяца фронтовой жизни Элеонора сделала потрясающее открытие — она редко думает о Ланском! Конечно, она продолжала любить его, но для страданий из-за несчастной любви у девушки не оставалось ни времени, ни сил.
С изменениями на театре боевых действий госпиталю пришлось покинуть хутор и переехать в холодные бараки. До войны это были, наверное, помещения для сезонных рабочих.
Элеонора очень удивилась, что коты, жившие при госпитале, передислоцировались вместе с ним, оставив избы, богатые мышами. «Вот мне еще забота вас кормить! За какие заслуги?» — сердито сказала она котам, обнаружив их в одном из бараков. Но потом коты очень пригодились — в качестве живых грелок.
В бараках было холодно, походные печки не могли обогреть большие помещения с тонкими стенами, вдоль которых санитары натянули брезентовые полотнища. С помощью таких же полотнищ барак поделили на несколько отсеков, выделив Элеоноре отдельный закуток.
На новом месте она столкнулась с новой проблемой — отсутствием бани. На хуторе баню топили каждый день, а здесь Элеоноре приходилось каждый вечер кипятить себе ведро воды и удаляться с ним в холодную чащу, подальше от мужских глаз — мыться в тазу в своем плохо отгороженном закутке она не решалась.