— А как я пойму, так у нее или не так?
Элеонора пожала плечами.
— Может быть, разбудить доктора Куприянова? — осторожно предложила она.
— Будите. Нет, лучше я сам его разбужу, а вы идите к роженице, ей сейчас нужна ваша забота.
Взяв с собой незаконченную работу, Элеонора отправилась к Наталье. Измученная, она лежала на столе с закрытыми глазами, и ходить ей уже не хотелось. Элеонора села на край стола и, положив голову роженицы себе на колени, влажным полотенцем обтерла Наталье лицо, шею и грудь.
Потом она постаралась взглянуть на отсек ее глазами. Он производил жуткое впечатление. Брезентовые стены и потолок, ограничивающие крохотное пространство, страшная черная печка, раскаленная настолько, что дотрагиваться до нее было нельзя, этот стол… Хорошо еще, что отсек освещался одной-единственной керосиновой лампой.
Вернулся Воинов и сказал на ухо Элеоноре, что Куприянов лишь однажды присутствовал при родах, чуть не упал в обморок и теперь идти к роженице категорически отказывается, потому что боится.
Элеоноре стало смешно. Хирург, хладнокровно прооперировавший сотни раненых, боялся увидеть процесс, естественнее которого нет ничего на свете! Впрочем, она понимала, что в таком случае от Куприянова все равно нельзя ждать помощи.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Воинов, когда роженица открыла глаза.
— Спасибо, доктор. — Та попыталась вежливо улыбнуться.
Вообще вежливость и деликатность Натальи очень настораживали Элеонору. Если бы женщина громко кричала во время схваток, у Элеоноры было бы больше уверенности, что все кончится благополучно. Наталья же могла, по мнению новоявленной акушерки, тихо перейти в лучший мир с такой вот вежливой улыбкой на устах.
— Не стесняйтесь, кричите, — настаивала Элеонора. — Говорите обо всем, что вы чувствуете.
— Кажется, у меня отходят воды.
— Значит, уже недолго осталось! — обрадовался Воинов. — Элеонора Сергеевна, поменяйте роженице простыни.
Но она не успела выполнить это указание, как вдруг раздался испуганный голос Натальи:
— Ой, ребенок пошел. Я чувствую, пошел.
— Спирт мне на руки и стерильную пеленку! — подал новую команду Константин Георгиевич.
Элеонора подала требуемое, проверила температуру воды в тазу, подлила немного горячей и, обернув руки еще одной пеленкой, приготовилась принимать младенца.
— Тужьтесь, — кричал Воинов роженице, — еще, еще, еще!
Лицо у него при этом было такое, будто рожает он сам.
Элеонора подумала, как странно, наверное, Господу наблюдать за ними сейчас. Развороченная земля, блиндажи, бараки, и надо всем этим — крики врача, зовущие на свет новую жизнь…
— Все! — Воинов шлепнул на руки Элеоноре красный комочек в белой смазке. — Черт, он не кричит.
— Покажите, — еле слышно попросила Наталья.
При мысли, что сейчас придется показывать матери мертвого ребенка, Элеонора впала в какой-то транс.
Она не смогла бы потом объяснить, почему быстро перехватила младенца левой рукой, а мизинцем правой стала очищать его рот от слизи. Потом она перевернула ребенка вверх ногами, потрясла и шлепнула по попке. Он издал скрип и задвигал конечностями.
Перерезав и перевязав пуповину, Элеонора поднесла его матери.
— Девочка, — прошептала та, и Элеонора осознала, что в суматохе даже и не подумала о том, какого пола новорожденный.
— Сейчас я немного помою вашу малышку, запеленаю, а потом приложим ее к груди, — неуверенно сказала Элеонора.
Она не знала, правильно ли то, что она предлагает.
Вскоре и мать и дитя были обихожены. Воинов на руках осторожно перенес Наталью в Элеонорин закуток. Следом принесли девочку и дали матери кормить. Новоявленные акушеры стояли и смотрели на этот процесс с умилением и гордостью.
— Как хорошо, что девочка, — сказал Воинов. — Вон как ест, за обе щеки уписывает. Лапочка.
Но у Элеоноры не было времени долго любоваться этой картиной. Она позвала санитара, и вдвоем они стали наводить порядок в помещении, где происходили роды. Почти все запасы стерильного белья ушли на роженицу и ребенка, поэтому сегодня же предстояло их возобновить. Вручив санитару тюк с простынями и пеленками, Элеонора согрела утюг и принялась гладить белье, постиранное вчера. Конечно, это был не совсем правильный метод доводить белье до стерильности, но вновь носить дрова и растапливать стерилизатор у нее просто не было сил.
К вечеру из Ряттеля вернулись Демидыч с Корфом. Демидыч был навеселе, а свежевыбритый Корф прямо светился от свежести. В бане был, с завистью подумала Элеонора, когда доктора вошли в отсек, который иронически именовался «кабинетом». По сравнению с другими помещениями лазарета здесь было тепло, и на печке всегда можно было вскипятить чай. Вот и сегодня доктора первым делом заглянули сюда.