— Мы уже и не надеялись увидеть тебя живой, — сказала Титова. — Жизнь так изменилась…
Элеонора оглядела родные лица. Дядя с тетей очень похудели, постарели. Ксения Михайловна уже не производила былого впечатления яркой и сильной женщины, казалось, она даже стала ниже ростом. Титова изменилась меньше. Она и раньше была худощавой, так что голод не произвел разительных перемен в ее внешности, разве что лицо осунулось и ключицы стали выпирать сильнее. Зато в квартире все оставалось по-прежнему, здесь царили чистота и порядок.
«Кажется, это единственное место, которое после революции не изменилось к худшему», — подумала Элеонора и блаженно заулыбалась.
Александра Ивановна подала чай, все уселись к столу и начали расспрашивать Элеонору о ее приключениях. Петр Иванович живо интересовался работой лазарета, вникал в подробности, женщин больше интересовало, не была ли Элеонора ранена и как она переносила тиф.
— Расскажите лучше о себе, — попросила она, удовлетворив первое любопытство близких и выслушав ахи и охи.
Женщины наперебой начали рассказывать.
Революция сурово обошлась с семьей Архангельских. В конце 1917 года им было приказано в течение суток освободить квартиру. Новое жилье Петр Иванович должен был искать себе за пределами Петрограда. В ходе обыска, которым сопровождалось выселение, мрачные личности в кожаных куртках изъяли из квартиры все ценности, которые им удалось найти. Называлось это — «экспроприация».
— Не знаю, что бы мы делали, если бы не Александра, — говорила Ксения Михайловна. — После того как начались выселения, Петр Иванович попросил ее спрятать некоторые наши вещи у себя. Но Александра сделала гораздо больше — она не побоялась поселить нас здесь. Теперь мы перед ней в неоплатном долгу.
Около месяца Титова предоставляла Архангельским не только кров, но и пищу, ведь Петра Ивановича выгнали со службы, а следовательно, лишили и продуктовых карточек. Но недавно новые власти осознали, что врачи нужны при любом режиме, и Архангельскому удалось устроиться простым хирургом в Александровскую больницу. Из всех былых регалий у него осталось только ученое звание профессора, которое не в силах была отнять даже революция. Ксения Михайловна сориентировалась в ситуации и тоже пошла служить — учительницей немецкого языка в Первой трудовой школе. А Титову новые власти продвинули — благодаря своему пролетарскому происхождению она стала главной сестрой Клинического института.
— А что с бароном Шварцвальдом? — не удержалась от вопроса Элеонора.
— Неизвестно, — вздохнула Александра Ивановна. — Как только заварилась вся эта каша, барона предупредили, что его вот-вот арестуют… Он уехал, даже не попрощавшись со мной и детьми. По слухам, он за границей. Но я не знаю, можно ли верить этим слухам…
На Элеонору вдруг навалилась жуткая усталость. Да, Алексей завтра уедет, но и после его отъезда она будет в безопасности, близкие не оставят ее. Только теперь можно было признаться себе самой, какими тяжелыми были последние месяцы ее жизни. Она еще теснее прислонилась к теплому плечу Петра Ивановича. Неужели прошло полтора года с тех пор, как она оставила дядю и тетю и отправилась за Воиновым на фронт? Теперь это не казалось ей таким уж благородным поступком, ведь она причинила родным немало страданий… Но дядя с тетей не держат на нее зла. Какое счастье, что она их нашла! А на Васильевском острове ее ждет Алексей… При мысли о нем девушку словно окатило теплой волной, и она не смогла удержаться от счастливой улыбки.
Господи, да разве она могла мечтать, что все так удачно сложится?
Из другой комнаты вышли дети Александры Ивановны, и Элеонора поразилась, как они выросли. Она будто впервые видела Ванечку и Сонечку. Дети всегда были красивыми, а теперь стали еще лучше, лишения последнего времени никак не отразились на их внешности. От избытка чувств Элеонора расцеловала обоих.
Тут подоспела сама Титова с кипятком и нехитрым угощением. Сухари, селедка, а Элеоноре и детям полагалось еще и по тарелке пшенной каши.
— Какое блаженство! — сказала Элеонора.
— Ешь на здоровье!
— Но все же я никак не пойму, почему Петра Ивановича уволили из Клинического института? — спросила она, с аппетитом доедая кашу. — Разве сами комиссары умеют оперировать? Или им удалось отменить болезни каким-нибудь строгим декретом?
— Знаешь, — задумчиво сказала Александра Ивановна, — люди действительно стали меньше болеть, как это ни странно. Наверное, нынешняя жизнь так тяжела, что всем стало не до болячек. Конечно, теперь своя специфика: туберкулез, солдатики с фронта поступают. Я ведь всю статистику института изучаю по заболеваниям… Так вот, аппендицитов, холециститов почти совсем нет.