25.08.1944
После возвращения из Нылги начались хлопоты о вагоне. Вагон дали обычный товарный. Смутно помню, что вещей было очень мало. И такие перевозки на железной дороге считаются нерентабельными, но никто к этому не придрался на наше счастье. Кажется, главным предметом наших веще был какой-то несуразный стул, а самым ценным – швейная машина «Зингер и К», подаренная Шуре матерью.
Распрощавшись со своими родными, 25 августа я укатил в Гомель.
04.09.1944
Жена Шура пишет мне со станции Красный узел, где волок с моей семьей находился в этот день:
«Здравствуй, мой дорогой Саша!
Саша, нас везут в Пензу, как дальше повезут, не знаю. В Ижевске стояли два дня, в Агрызе тоже два дня. В Вятских Полянах стояли один день, на ст. Канаш тоже. Сейчас стоим на ст. Красный Узел уже два часа, через еще два обещают отправить. Пока все в порядке, все живы и здоровы, но, когда приедем, не знаю. Хлеба по карточкам получила в Юдино на четыре дня. Целую крепко, твоя Шура».
Эта открытка последняя из сохранившихся Шуриных писем военных лет.
Судя по темпам продвижения вагона, когда они, примерно с 25 августа и до 4 сентября, т. е. почти за десять дней, добрались до станции Красный узел, можно предположить, что до Гомеля они ехали не менее десяти, а может и более дней, и в Гомеле они появились в середине сентября 1944 года. К сожалению, о пути из Красного Узла до Гомеля у меня нет никаких источников, кроме воспоминаний моих путешественников: жены и дочери. Жена рассказывала о каких-то неприятностях на ст. Кирсанов, а дочь Вера о том же на станции Грязи, где около их вагона слышалась стрельба. Еще раньше на какой-то станции жена Шура пустила в вагон военного с женой и ребенком, ехавшими до Гомеля. И это его вторжение было счастьем для моих дорогих. Он всю дорогу боролся с желающими попасть в вагон вплоть до угрозы стрелять. Шуре нужно было отлучаться за продуктами и прочим, и присутствие в вагоне еще одной семьи облегчало эту задачу. Военный с семьей высадился в Новобелице, а вагон с моими попал в поезд, который по обводной линии пересек у Кленок реку Сож и прибыл на Саратовский парк Гомеля хозяйственного. И вот, в один счастливый сентябрьским день, мне сообщили новость – на Гомеле хозяйственном стоит вагон с семьей.
По-видимому, вскоре после вселения моей семьи в комнату квартиры на Второй Красной улице мы выкопали картошку и, за неимением сарая, высыпали в углу комнаты.
25.09.1944
Я пишу заявление НЖЧ-3 Кирьянову:
«В январе 1944 года вами был выдан ордер № 17 на право занятия квартиры из двух комнат в доме № 14 по Второй Красной улице. В марте 1944 года в одну из комнат вселили семью из четырех душ, причем сделано это было в мое отсутствие и без моего согласия. Поскольку семьи моей тогда еще не было, я не протестовал, считаясь с общим тяжелым квартирным кризисом. Теперь моя семья приехала из эвакуации, и я прошу о предоставлении мне второй комнаты, т. к. тяжело проживать в одной маленькой комнате четырем людям при условии, что эта комната служит и сараем, и погребом. Кроме того, варить пищу приходится у соседей, что крайне неудобно и нежелательно, т. к. в этой комнате больной человек. Дело связано с пищей, а у меня маленькие дети, которые более восприимчивы к заражению, чем взрослые. Прошу удовлетворить просьбу и предоставить мне жилплощадь из двух комнат согласно выданному вами ордеру № 17».
02.10.1944
В эти дни, когда фронт отодвинулся от Гомеля настолько, что даже появление разведочных фашистских самолетов стало редкостью, мы были озабочены устройством своего «мирного» быта и как будто забыли о войне.
Но война шла, и мой бедный брат Лёня, с самого начала войны и до сих пор шагавший по дорогам сражений без отпусков и свиданий с родными, уже был не так далеко от фашистского логова.
Вот что он писал в своем письме с полевой почты 66460 Г:
«Саша, здравствуй!
Привет из Латвии. Много проехал, немало и пройтись пришлось, и недавно встретились-ударились; сегодня затишье, решил черкнуть. Жизнь моя по камешкам течет, по-прежнему воюю, с той лишь разницей, что из одних болот вылез, так в другие залез. Правда, в Латвии климат почти тот же, но рельеф совершенно противоположный: лес и гористая местность, в изобилии ель и лиственница, правда, и болот немного – Бог миловал, зато озер больше. Местность очень красивая, мне понравилась, плохо лишь то, что по-латвийски говорить не могу, да и по-эстонски тоже. Деревень, к каким я привык, не вижу, только отдельные хуторки да усадьбы, но городишки очень красивы, все в зелени, а фасады домов имеют светлый привлекательный цвет. Архитектура разнообразнейшая, но это, на мой взгляд, создает приятное впечатление. Рижский залив недалек, да и Рига не за горами, ежели хорошенько рубануть, то с боями за два-три перехода можно подойти. Очень интересно побыть у моря, я ни разу моря не видел, а посему даже не знаю, какое впечатление оно на меня произведет. Впрочем, если суждено будет дойти, то опишу. Погода стоит осенняя, иногда днем солнышко есть, но уже почти не греет, ночью прохладно. Во время дождей противно, и война в два раза тягостнее становится, а она и так надоела до чертиков. Здоровье хорошее, самочувствие неплохое, но удручен тем, что не удалось побывать дома, очень далеко проезжали – в районе Смоленска. Фриц огрызается, как зверь, но, надеюсь, выдолбим, как бы не цеплялся. Выслал свое фото домой, маленькое, фотографировался еще в Белостоке. Хотел и тебе хоть плохонькую выслать – хватился, а их нет, наверное, солдат, когда воротничок к гимнастерке пришивал, где-то вытряхнул. Так и не нашел, обидно и жаль. Вот вкратце и все. Извини, что коряво – на коленке неудобно, да и костер плохо горит, дым в глаза. Привет Шуре, Вере и Борику. Пиши. С приветом твой брат Лёня».