— Может, с нами? — предложил Николаюк. — А потом — домой вместе…
Я вспомнил его последний приход ко мне и согласился: вдруг да чем-то окажусь полезным. И не надолго же — всего два часа. Так мы очутились на старом, обшарпанном суденышке с висящими на его низких бортах облезлыми автопокрышками. За кормой суденышка вился пузырчатый, волнистый бурун.
— Пойдемте на левый борт, — предложил Николаюк. — Я вам кое-что покажу.
Мы протиснулись по узкой палубе и стали у надстройки с левого борта. Тут же, рискованно уперев левую ногу в торчащую над бортом автопокрышку, стоял бородатый спутник Николаюка с буханкой хлеба в руке. Сильными, цепкими пальцами он выщипывал из нутра буханки кусочки мякиша, сминал их в шарики и швырял налетающим на суденышко прожорливым чайкам. Птицы планировали, опережали друг друга, хватали добычу на лету. Иногда кусок падал на воду, тогда чайки выпускали лапки, как самолет шасси, и с криком садились на волны. Даже хвост едкого дыма из прокопченной трубы пароходика не мог отвлечь птиц от погони за легкой поживой.
— Кому баловство, а кому после чаек палубу драить, — пробурчал проходивший мимо матрос.
— Взгляните туда, — предложил Николаюк.
Я посмотрел: ничего, кроме блистающей на солнце водной ряби.
Николаюк заглянул в рубку и попросил бинокль.
— Теперь видите?
Теперь я увидел.
Сильные линзы увеличивали и приближали так, что, казалось, руку протяни и притронешься к скользкому бетонному монолиту, торчащему над поверхностью воды.
— Что это?
Мой спутник жестом попросил бинокль и вскинул его к глазам отработанным движением профессионального военного.
— Опоры железнодорожного моста. Здесь трагедия и началась.
— Да, жертв было немало, — заметил молчавший доселе бородач и швырнул прямо в жадный клюв пикирующей чайки кусок хлеба.
Николаюк встрепенулся.
— Когда фашисты расстреливали немощных стариков и малых детей, то были жертвы. Но когда семнадцатилетние ребята сознательно шли на риск ради общего дела — это была борьба.
— Какая там борьба? — не унимался бородач, продолжая ковыряться в буханке. — Вот если бы они взорвали мост, тогда другое дело.
Горькая усмешка появилась на добродушном лице Николаюка.
— Взорвали. Да вы понимаете, что говорите? К мосту армейские разведчики и саперы не могли подобраться, а вы хотите, чтобы семеро изможденных мальчишек и девчонок сделали это. Мост ведь охраняли днем и ночью эсэсовцы с овчарками.
Между приятелями продолжался какой-то давний спор, но мне покуда суть его не была ясна.
Видя мой заинтересованный взгляд, Николаюк спросил:
— Слыхали о Никопольском плацдарме?
— Так, в общем, — ответил я, — в подробности не вникал.
Тут снова вмешался скульптор.
— Можно подумать, что здесь решалась судьба войны!
— Да, решалась, — с упорством ответил мой знакомый. — Вспомните, когда наши войска освободили Запорожье и Мелитополь? В октябре сорок третьего, А Каменку и Никополь? В феврале сорок четвертого. Почему? Был строжайший приказ Гитлера удержать Никопольский плацдарм любой ценой, не пропускать наши войска на правый берег, где марганцевая и железная руда, которая на крупповских заводах превращалась в орудия и танки.
— А при чем тут мост? — вздохнул бородач, отряхивая ладони от крошек.
Николаюк пристально посмотрел на него: не понимает или притворяется.
— По мосту немец пустил бы подкрепление. Тогда нам совсем пришлось бы худо. На забудьте, фашисты еще сидели в Крыму, а наш четвертый Украинский пытался отрезать их от северных группировок. Представьте, что бы случилось, если бы немцы одновременно ударили из Крыма и от Никополя по тылам четвертого Украинского?
— Воевали здесь? — спросил я.
— Да, в разведке служил. — И, взглянув на каменский берег, покачал головой. — Что здесь тогда творилось!
Суденышко вздрогнуло всем своим нутром и замерло. Ветер утих. Наступила тишина, нарушаемая лишь несмелым постукиванием мелкой волны о борт да покрикиванием чаек.
Появился исчезнувший на миг бородач.
— Мотор барахлит, искра в воду ушла, — сострил он, — используем паузу для загара. — И пошел на корму, на ходу стаскивая фланелевую ковбойку.
Немногочисленная команда судна исчезла в теплом зеве трюма. Пассажиры читали газеты и разговаривали. Мы с Нкколаюком устроились у борта.