Сашеньке было жаль пачкать форму, но делать нечего. Ползать по-пластунски ей не привыкать. В донецких и сальских степях на животе не одну сотню верст проползла: невелика наука. Подтягиваешь правую ногу и одновременно вытягиваешь левую руку, отталкиваешься правой ногой, потом — наоборот. Вот так, как уточка, и переваливаешься с боку на бок.
Ох, степи, степи! Каких только страхов не натерпелась Сашенька, когда шла по бескрайним просторам с остатками стрелкового полка. Еще на Днепропетровщине, под Софиевкой, их настигли немецкие самолеты. От одного воспоминания о той, первой для нее бомбежке у девочки начинались колики в животе. А под Ворошиловградом попали в окружение. Выползали по ночам по одному-двое сквозь вражеские позиции. До сих пор не сообразит, как выползла, как осталась жива. Поймали бы фашисты — убили.
Рассматривая домик, разведчики подкрались к самой кромке леса и внезапно увидели автофургон. Уже отремонтировали? Во всяком случае, колеса на месте. А мотор? Был бы в порядке — уже дернули бы фрицы. Может быть, решили закусить перед дорогой? Из чащобы к машине незамеченными не подберешься. Расстояние небольшое, но хорошо просматривается из домика, у дверей которого, словно хитрая приманка, поблескивает черным лаком тяжелый мотоцикл.
— Как же подобраться, понимаешь? — шепнул разведчику в ухо Абгарян.
— Вдруг пальнет с чердака, — чуть слышно ответил Щукин. И после паузы пробурчал: — Интересно, мастер дома или нет?
— Какой еще мастер?
— Дорожный, какой, — не поворачивая головы, заметил разведчик.
Санинструктора разбирало любопытство: откуда ему известно, что здесь живет именно дорожный мастер? Разведчик глянул на полное удивления и неподдельного детского интереса лицо Кондрашевой и довольно ухмыльнулся.
— Вон, гляди, — едва шевеля губами, показал он в глубь двора. — Видишь, старое сито валяется? Через него просеивают песок. Дальше, видишь, столбики сложены в штабелек. Черненькая полосочка, дальше — беленькая. Дорожные столбики. Теперь глянь на плиты у порога, на дворе. Одна в одну. Скажешь, егерь или лесник так выложат? Никогда в жизни. Только каменотес.
— Кумэкае, — одобрительно зашептал сзади Соломаха.
— Даром хлеб не едим, — вполголоса отозвался Щукин.
В голосе разведчика слышалась такая похвальба, что Сашенька невольно подумала: «Дался ему этот хлеб».
Нетерпеливо заерзал на земле Абгарян.
— Разговоров много, понимаешь, толку мало! — горячо зашептал он. — Надо посмотреть, что в кузове.
Щукин повернул к нему обветренное лицо.
— Что ты предлагаешь?
Абгарян нервно покусывал травинку. Потом решительно сплюнул ее и наклонился к Щукину. Разведчик с готовностью подставил ухо.
— Соломаха нас прикроет, — излагал комсорг свой план, — а мы с тобой — к машине. Ты выбьешь камни из-под колес, а я — за руль. За дом покатим. Нам только за поворот, а там скала защитит.
Щукин пожевал губами, повертел головой туда-сюда, прикидывая расстояние от домика до фургона и от фургона до поворота дороги.
— Рискнем…
Соломаха принял автомат на изготовку, прицелился по маленькому слуховому оконцу домика, зиявшему черным прямоугольником среди камней. Сашенька вынула из кобуры пистолет и взвела курок. Приготовив автоматы и держа их перед собой, напряглись перед броском Щукин и Абгарян.
— Дверь! — испуганно выдохнула Сашенька.
Почерневшая от дождей и ветров, окованная железом дверь домика тихонько приоткрылась, и на порог вышла худенькая девочка лет четырнадцати, в длинном темном платье, с большим глиняным кувшином в руках. Она быстро огляделась по сторонам и легким шагом направилась через каменный двор к источнику.
Ее башмаки на деревянной подошве гулко выстукивали по гранитным плитам.
— Кондрашева, — шепнул Абгарян. — Тихонько из-за кустов спроси ее, кто в доме?
— Давай лучше я, — подался вперед Щукин.
— Нет, — придержал его лейтенант. — Еще испугается, убежит или крикнет. — А они девчонки, понимаешь? Беги, Сашенька!
Сашенька, не выпуская из рук оружия, скрылась в зеленых зарослях. Томительно долго тянулись мгновения. Наконец на дорожке к домику показалась худенькая девочка с кувшином. Теперь она несла свою потяжелевшую ношу не в руке, а на плече. Шагала она медленно, но с некоторым изяществом, которое всегда отличает горянок. Девочка шла не оборачиваясь, никак не выказывая тревоги или волнения, так что со стороны невозможно было понять, говорила с ней Сашенька или нет.