Как только я вошла и поздоровалась, спор в учительской прекратился. Все повернулись и посмотрели на меня. А невысокая, кругленькая женщина средних лет приветливо мне кивнула. Это была директор школы Зинаида Ивановна. Я её уже видела, когда приходила договариваться о практике. Зинаида Ивановна поднялась со своего места и сказала:
— Товарищи, разрешите вам представить нашего будущего коллегу.
Не знаю, известно ли тебе, что слово «коллега» так же, как и слово «план», пришло к нам из латинского языка. В точном переводе оно означает «сотоварищ» — не просто друг-приятель, а товарищ по профессии или по совместной учёбе. Например, если мы с тобой каждый день встречаемся во дворе или на улице и играем в футбол, в классики, в прятки — мы всё равно не коллеги. А вот если ты и я лечим больных, тогда… «Что вы думаете по этому поводу, коллега?» Ну конечно же, нам есть о чём поговорить, посоветоваться друг с другом, потому что мы с тобой знаем то, что не знают другие, у нас имеются свои профессиональные знания, полученные долгой учёбой или опытом. И вот директор школы Зинаида Ивановна при всех назвала меня будущим коллегой!
Между тем школа наполнялась привычным шумом. Раздавались ребячьи голоса. Кто-то, бухая ботинками, пробежал по коридору. Что-то глухо шмякнуло об пол — должно быть, уронили портфель.
Прозвенел первый звонок, и шум стал затихать, словно откатилась грохочущая волна. Когда мы с Зинаидой Ивановной вышли из учительской, везде было пусто. Только на втором этаже в конце коридора маячила фигура мальчишки. Он стоял в опустевшем коридоре и не просто стоял, а пританцовывал возле приоткрытой двери класса, из которой доносился гул, который обычно стоит в классе, когда учитель почему-либо опаздывает к началу урока. Я сразу догадалась, что это и есть четвёртый «Б». Увидев нас, мальчишка юркнул в класс, и оттуда тотчас донёсся его звонкий голос:
— Идут! Идут! Зинаида Ивановна и новая училка!
«Наверное, Саламахин! — мелькнуло у меня. — И правда, самый настоящий разбойник! Сказать про меня — «училка»! Зинаида Ивановна только что назвала меня коллегой, а он — «училка»! Ничего умнее не мог придумать».
Мы с Зинаидой Ивановной вошли в класс, и ребята шумно поднялись. Зинаида Ивановна сказала весёлым голосом:
— Здравствуйте, ребята!
А я… я проговорила еле слышно безо всякого веселья:
— Здрасте.
Дальше Зинаида Ивановна сказала, отчётливо выговаривая слова:
— Сегодня у вас урок истории будет вести Елена Александровна. Прошу вас сидеть тихо.
Все сразу заёрзали, зашуршали. А одна девочка, какая-то очень аккуратная, должно быть отличница, подняла руку:
— Ну что ты, Серднёва, хочешь сказать? — спросила Зинаида Ивановна.
— Я хочу спросить, когда придёт Анна Николаевна?
— Анна Николаевна будет вести у вас очередной свой урок в среду, — ответила Зинаида Ивановна.
И девочка, облегчённо вздохнув, опустилась на место. Зато темноволосый, черноглазый мальчишка, сидевший на второй парте возле окна, улучив минуту, когда Зинаида Ивановна смотрела в другую сторону, скорчил мне рожу.
«Саламахин! — с ужасом подумала я. — Вот он, этот разбойник Саламахин!»
А ещё этот Саламахин показался мне почему-то очень знакомым. «Ну конечно, — вспомнила я, — у нас в классе тоже учился Саламахин, только его фамилия была другая — Пеночкин. А так очень похож. И вертелся так же, и рожи строил».
Зинаида Ивановна тем временем, оставив меня посреди класса, сама прошла между рядов и села за последнюю парту. Когда я готовилась к практике, я как-то упустила из виду, что на моём уроке может сидеть кто-нибудь посторонний. И теперь, увидев, что Зинаида Ивановна осталась в классе, я почему-то очень растерялась. С одной стороны, так вроде было бы даже спокойней. Ребята будут сидеть тихо. Даже этот самый Саламахин, похожий на Пеночкина, не посмеет при директоре озорничать. Но в ушах у меня ещё звучало: «Познакомьтесь, это наш будущий коллега!» И сознание, что мой урок будет слушать эта серьёзная деловитая женщина, сковало меня.
Ох, если бы тетрадка в клеточку, лежавшая в моём портфеле, могла бы говорить сама! Тогда всё было бы прекрасно! Но тетрадка молча лежала на своём месте. Я тоже безмолвно стояла посреди класса. А в классе стояла тишина. Ребята сидели и смотрели на меня. Надо же такое — сидят и молчат! Лучше бы они шумели, шуршали, двигались. Тогда могло бы показаться, что я просто дожидаюсь, пока они успокоятся. А так будто часы громко и тревожно отстукивали у меня в мозгу каждую секунду: стук-стук — раз! Стук-стук — два! Стук-стук — три!.. И вдруг что-то и в самом деле зашуршало. Это мальчишка в третьем ряду, ближе к двери, такой тихонький с виду, остролицый, достал тетрадь, вырвал из неё лист и, ловко загибая то один край, то другой, быстро сделал голубя. «Вот он, наверное, Саламахин-Пеночкин! Этот тихоня с виду, а вовсе не тот темноглазый возле окна, который состроил рожу, — подумала я. — Господи, что же мне делать?»