Я отстал из-за Лихина, который после нашего с ним разговора в машине из лейтенанта почему-то превратился в младшего сержанта. Я его, конечно, узнал, но, на всякий случай, сделал вид, будто не узнаю.
Между прочим, я оказался между двух огней. В теплушке, где я ехал, мне сразу же заявили: «Эй, комсорг, если кого-нибудь заложишь — пойдешь под колеса, понял?!» Я прекрасно помнил, как на нашем дворе, в Новых домах, «огольцы» обходились с «лягавыми».
Но и Лихин не думал отступаться. Однажды он меня прижучил на остановке в станционной уборной и потребовал объяснения:
— Комсорг, ты что это в прятки играешь? Почему не работаешь? — спросил он.
Я пробормотал что-то, мол, замотался с комсомольцами, нету времени.
— На следующей станции, чтобы ждал меня за водокачкой. Придется потолковать, — сказал он.
На следующей стоянке оказалась не одна водокачка, а целых две, причем не рядом, а в разных концах. А Лихин мне не сказал, у какой водокачки его ждать. Я долго стоял у одной водокачки, потом решил пойти к другой — может быть, он там?
А эшелон тем временем уехал.
Я подумал, что Лихин мне нарочно приказал ждать, чтобы отомстить. Отставание от эшелона приравнивалось к дезертирству, так что я мог бы здорово поплатиться, если бы меня зацапал комендантский патруль.
Что было делать? Я пошел в железнодорожную комендатуру на станции и рассказал, по какой причине отстал — разминулся с опером. Меня не арестовали, а выдали путевой лист до Вологды и продаттестат, чтобы я своим ходом догонял эшелон. Уже в Вологде путевой лист переписали на Сталинград.
Когда Лихин меня увидел, его лисья физиономия удивленно перекосилась, по-видимому, он уже занес меня в список дезертиров. Что же касается невыполненных комсомольских мероприятий, то здесь обошлось благополучно, мое двухнедельное отсутствие комсомольцами вообще не было замечено.
И все-таки на Лихина поработать мне пришлось. В Сталинграде я передал ему тайком свое первое донесение, которое, правда, не было связано с политикой. Произошло это так. Один из моих соседей по нарам предложил пойти с ним прогуляться «подышать воздухом», как сказал он. Мы с ним стали ходить по путям рядом с эшелоном, он мне с упоением заливал всякие истории. Потом вдруг попросил меня постоять, подождать его пару минут и нырнул под вагон на другую сторону состава. А вместо него вынырнул ко мне какой-то солдат и шепнул: «Комсорг, я знаю, что ты оперативник… наши пришили троих солдат, вагон взломали!» И тут же скрылся под теплушкой.
Я стоял в полном замешательстве. Тут сосед опять появился со своими историями, взял меня под руку и повел подальше от эшелона к продпункту. И только сейчас я сообразил, что он специально мне вкручивал шарики, как человеку Лихина. И тут я увидел оперативника собственной персоной. Он крутился возле продпункта в форме младшего сержанта, я решил сообщить ему об услышанном. Отлучился в уборную и там написал записку. Проходя мимо Лихина, я незаметно ее сунул ему в карман.
Я выполнил свой гражданский долг и от ужаса не находил себе места. Завидев Лихина, я сразу же нырял под вагон, опасаясь, что он начнет приставать со своим сакраментальным вопросом: «Почему не работаешь?»
Но, видимо, после случая с водокачкой Лихин понял, что с таким придурком, как я, каши не сваришь, а мое донесение насчет грабежа он вообще не считал за работу. (Я уверен, что другая сторона, считавшая меня «оперативником», придерживалась противоположной точки зрения и узнай, кто донес Лихину, оценила бы по достоинству мой гражданский порыв.)
Половину нашей теплушки составляли отпетые рецидивисты. Я попросился в нее, потому что встретил там знакомых придурков — сапожника Ваську и портного Сашку, долго кантовавшихся в нашем батальоне. В своей компании ехать было как-то веселее. Вместе мы держались и прибыв на фронт. Оказались в одной стрелковой роте и в одном взводе. Но каково же было мое изумление, когда портной Сашка, как по волшебству, мгновенно перевоплотился из известного всей части придурка в гвардии старшину Куща и помощника командира взвода, а другой придурок, сапожник Васька — в сержанта Сидоренко, моего непосредственного начальника, командира нашего отделения! Солдатские погоны они поснимали и достали из вещмешков старые, соответствующие их фронтовым званиям. Вот тогда-то я впервые уразумел, о чем писал уже выше, отчего придурки в нашем запасном полку так и не были пойманы ни одной комиссией.