— Гриша, давай я устрою тебя научным референтом к товарищу Ягоде. Зарплата, конечно, не наркомовская, но зато квартиру получишь в центре, машину будешь иметь и все прочее, — предлагал он папе.
Слава Богу, что папа не согласился, иначе он наверняка разделил бы судьбу самого товарища Ягоды.
Мы у Черновых часто бывали, я дружил с его сынишкой, носившим странное имя Эссиля. Он рассказал мне по секрету, что в его папу стреляли враги народа, но, так или иначе, дядя Чернов поверх военной формы всегда надевал пальто и ходил в простой кепке — такая опасная у него была работа.[16]
Третий папин товарищ из НКВД — дядя Додя — работал не в Москве, но каждый раз, когда приезжал в командировку, обязательно заходил к нам поговорить с папой, чтобы быть в курсе мировой политики или посоветоваться с ним по семейным делам. В этой области мой папа разбирался куда слабее, чем в марксистской теории, но он папу так уважал за его ученость, что все равно хотел знать его мнение. Он хорошо знал не только папу, но и всю нашу семью, а с моей тетей в юности вместе работал в типографии. Находясь в большевистском подполье при белогвардейцах, он поручал тете кое-какие секретные задания, хотя она была беспартийная. По старой памяти, тетя называла его Додей, как когда-то в подполье. Она часто вспоминала об его отчаянной храбрости. Действительно, у дяди Доди вид был такой, что каждому становилось понятно, что это за человек. Для меня он был человеком из легенды, от которого веяло романтикой революционного подполья.
Любопытна послевоенная судьба этих людей. В период массового нарушения ленинских норм дядя Тарас был направлен на Дальний Восток инспектировать ГУЛаг, но командировка его затянулась на десять лет по той причине, что из комиссара госбезопасности он превратился в заключенного. Через десять лет он снова превратился из заключенного в чекиста и прямо в лагере получил звание полковника, но когда возвращался в Москву к семье, он умер от инфаркта, не доехав двадцати километров до столицы, возле станции Томилино.
Дядя Чернов тоже кончил трагически. Правда, это был уникальный случай: его осудили после XX съезда КПСС на пятнадцать лет за нарушение им ленинских норм. Возможно, его тоже пустили бы в расход, но было учтено, что ленинские нормы он нарушал по личному указанию товарища Сталина, занимаясь вплотную «ленинградским делом». А вот дядя Додя, действительно, оказался молодцом. В период нарушения ленинских норм ему так не хотелось угодить в ГУЛаг, что он ни больше ни меньше, как скрылся в подполье, умело использовав свой опыт периода гражданской войны. Весь НКВД был поставлен на ноги, два года беглого чекиста разыскивали по всей стране, но он оказался неуловимым. Из разных городов на имя товарища Сталина шли от него письма, в которых он заверял Вождя в своей преданности и в своей полной невиновности. В конце концов, дядя Додя сам сдался «органам», надеясь, что товарищ Сталин за него заступится. Трудно гадать, как сложилась бы его судьба, если бы не грянула война и не потребовалось срочно организовать разведцентр на оккупированной врагом территории. И тогда товарищ Сталин мудро решил поручить это ответственное задание дяде Доде. И, как говорят, при этом логично заметил:
— Если этот человек обвел вокруг пальца наши органы, то фашистское гестапо он и подавно обведет.
Дядя Додя блестяще справился с заданием, стал прославленным «партизанским» командиром. Настоящее его имя широко известно — дважды Герой Советского Союза полковник Дмитрий Медведев, знаменитый писатель (правда, писали за дядю Додю два безродных космополита из «Музгиза»), лауреат Сталинской премии и прочее. Кстати, уже после смерти знаменитого партизана и писателя тетя «раскололась» и выдала страшную тайну, что она выполняла поручения дяди Доди не только в деникинском подполье, но и в сталинском, и многие письма, которые, по расчетам дяди, должны были растрогать товарища Сталина до слез, сочиняла именно она и сама же их конспиративно отправляла, почему-то чаще всего из Малаховки.
Наш особист Скопцов был чекистом нового, военного поколения. От него я не слышал пламенных коммунистических лозунгов, он не любил рассуждать о марксизме-ленинизме и с презрением отзывался о всяких политработниках — «попах», как он их обычно называл. В своей чекистской работе все явления окружающей действительности он объяснял не марксистской диалектикой, как папины друзья, а куда проще: «Рыбка ищет, где поглубже, а человек — где получше».
За эту пословицу капитан Скопцов получил в полку прозвище «Рыбка ищет» и так его за глаза все называли.
16
Спустя много лет тетя, как всегда по секрету рассказала, что пальнула в него его очередная любовница, артистка цыганского театра «Ромэн».