Больше всего я боюсь детской ожесточенности. Какими порой они бывают беспощадными по отношению друг к другу! Особенно же детский коллектив, если его противопоставить одному из его членов. Вот провинился мальчик в чем-то пусть — нехотя, пусть нарочно (дети все равно не станут вникать в причины) — и неосторожный педагог обращается к детям: «Видите, как он нас подвел? Что бы вы сказали о его поступке? Как нам его наказать?»
Я боюсь слушать оценки детей, для которых больше повинен тот, кто посадил на скатерти — хотя совершенно случайно — большую кляксу, чем тот, который назло, преднамеренно облил скатерть чернилами, но клякса получилась меньше. И будут говорить дети: он плохой мальчик, злой, с ним не нужно дружить, может быть, даже следует его выгнать из школы и т. д. и т. п. Вот что может сделать неосторожный педагог и даже найти себе оправдание: именовать все это воспитанием через коллектив. Но давайте разберемся: воспитание ли это через коллектив или унижение ребенка посредством коллектива?
Нет, лучше дать школьнику почувствовать молчаливое осуждение его поступка товарищами, помочь осознать не обращенный прямо к нему смысл общественной оценки проступков, им совершенных, самому пережить огорчение из-за разбитого горшочка, ушибленной по его вине ноги товарища… Вот такой процесс воспитания я бы назвал воспитанием личности с помощью коллектива.
В моем классе еще нет коллектива. Эта группа детей сегодня двадцатый раз собралась вместе, малыши не всех знают по имени, они еще не успели подружиться друг с другом, а общая цель пока ими не осознана. Коллектив рождается в совместной и целенаправленной деятельности. А к такой деятельности мы только приступаем. И тем более страшно ожесточить этих детей друг против друга, их надо сомкнуть на основе доброжелательности, а не грубого давления…
А сейчас стоит «Отар» перед разбитым горшочком, земля разбросана, а цветок-кактус, как раненый, валяется на полу. Горькое зрелище! Достаточно только одного моего укоризненного слова, и дети с упреками набросятся на товарища. Достаточно одной моей насмешливой улыбки, и дети уничтожат его своими насмешками. Но этого делать нельзя. Я уже преподнес им несколько уроков молчаливого снисхождения, заботы. Еще много раз придется мне решать подобные задачи на сотнях будущих перемен.
Я нагибаюсь к цветку.
— Разве так важно, кто это сделал? Важно спасти наш кактус!
Дети собирают черепки, землю.
— Принесите, пожалуйста, наше ведерко, мы можем до завтра подержать в нем цветок!
Помещаем кактус в ведерко.
— А посмотрите, как вытекает сок из сломанной ветки!.. Эта белая липкая жидкость и есть его «кровь»…
— Мама сказала, что кактус — лечебное растение! — говорит нам Нато.
— А у него не болит переломанная ветка?
Я: Как вы думаете, что бы он сказал, если бы умел говорить?
— Сказал бы: «Вам не жалко меня?»
— Сказал бы: «Зачем сбросили с подоконника? Надо быть осторожными!»
— Еще рассердился бы и сказал: «Я вас больше не буду лечить!»
— Нет, этого он не скажет! Он — доброе растение!
— Он сказал бы еще: «Принесите завтра горшочек и посадите меня в него! И ухаживайте за мной, чтобы я скорее вылечился!»
— Я принесу горшочек с землей для цветов! — говорит «Отар».
— Я тоже принесу горшочек!
И вот звонок на урок. На полу чисто. Кактус в ведерке. Завтра мы пересадим его в другой горшочек — ведь обещал «Отар» тоже принести горшочек с землей. А теперь пора входить в класс.
— Мальчики, помните, что вы — мужчины!
И пока дети входят в класс, я несколько раз мысленно повторяю фразу, чтобы не забыть, а потом записать, так как, по всей вероятности, она станет моей заповедью: