- Ты меня не жалеешь. Город ведь тоже бомбили. Я потом все село обегала. И по щелям смотрела, и у зениток. Дай слово, что больше не пойдешь в Бахмач.
- Ладно.
- Нет, ты мне слово дай. Честное пионерское.
- Честное пионерское, - неохотно сказал Толик.
- Смотри!..
Наши войска отступали, перегоняли танки, орудия, везли раненых. Анна Константиновна нашла какого-то войскового командира, попросила помочь эвакуировать детей. Глядя на нее усталыми воспаленными глазами, он сказал:
- Нет, мамаша. Могут быть десанты впереди окружения. Будем пробиваться - погубим ребятишек...
- Что же делать?
- Оставайтесь, сохраните их. Родина спасибо скажет.
Он прав. Но как сохранить детей? Перевезти в Бахмач, под бомбы и пули? Уцелеет ли ее хата? И чем грозит приход врага?
Война вторглась в жизнь каждого. Подсекла одних, осложнила судьбы других, подняла миллионы людей на тяжкий ратный труд, заставила многих по-иному оценить себя и определить свое назначение. И не думала не гадала простая украинская женщина, что лихая година готовит ей исключительные испытания.
Эти испытания обрушились на нее позже, а пока надо было решать, что делать с детьми. Анна Константиновна пошла в правление колхоза. Там командовали военные, составляли какие-то списки. Приходили мужчины и парни в гражданской одежде и уходили, захватив из пристройки оружие.
Анна Константиновна долго ждала, пока освободится председатель. Она его едва узнала. Еще вчера у него были усы, а сегодня он сбрил их и сразу помолодел на десяток лет. Объяснила, в каком положении оказалась она с детьми, попросила подводу, чтобы перевезти их в город.
- Слухай, не дури, - возразил председатель. - В огонь не пущу. Весь город по селам разбегается, а ты туда, да еще с детьми. Не пущу.
- Я же за них отвечаю.
- Все мы за них отвечаем, - опять не согласился председатель. - Подумай хотя бы о том, чем ты их там будешь кормить.
- Ваша правда. Но что же делать?
- Оставайтесь в селе. Все не могут уехать. Детей раздадим.
- Кому?
- Кому, как не народу?
Председатель позвал кого-то из коридора, приказал выделить лошадь в распоряжение "этой гражданки" и выяснить в двух соседних колхозах фамилии женщин, которые согласны до прихода Красной Армии взять "ничьих" детей. 29 августа - этот день она хорошо запомнила - ребят повезли по селу. Стась Григорцевич укоризненными, почти взрослыми глазами смотрел на нее, когда его уводили. Миля плакала навзрыд и кричала: "Мама! Мама!" Передавая Арона Риса, Анна Константиновна сказала:
- Этого мальчика зовут Володя...
"1 сентября 1941 года.
Детей распределили по колхозам, а мы с Анной Константиновной переехали на квартиру в конец села. Много городских живет здесь. Слышна артиллерийская канона" да в стороне Батурина. Вот уже дня три подряд бомбят Бахмач. Правда, не сильно. Гонят много скота. По полю его тоже много. Хорошего кабана сейчас можно за литр водки с закуской достать".
"4 сентября 1941 года.
Много красноармейцев в селе. Колхозное имущество раздают колхозникам. Хозяйка натащила домой курей, меду, яблок. Свинью здоровенную пригнала. Носится весь день как угорелая. Я сейчас почти все время живу у бойцов. И ем там".
"7 сентября 1941 года.
Пошел пасти хозяйкину корову. Взял с собой целую шапку слив. По дороге с Батурина идут войска, танки, пушки везут. Над Батурином виден дым и слышны взрывы. На краю села начали устанавливать пушки. Ходили к артиллеристам. Они нас покормили кашей гречневой, а мы им дали слив, яблок и груш. Веселые ребята! Войск в селе уйма, заставили все огороды машинами. Под вечер пролетело два "хейнкеля". Они полетали над селом, построчили с пулеметов и улетели. Мы сидели в канаве".
"8 сентября 1941 года.
Войска за ночь немного разъехались. По улицам проходят танки - и все на Пыльчики. Стрельба здорово слышна. У нас на огороде установили орудия. Эх, и здорово рявкают! Вечером к селу подходила немецкая разведка. Пять танков. Стрельба была здоровая. Ночью не удалось заснуть. Страшно становится, что немцы придут, но и деваться некуда. Самолеты весь день летали".
"9 сентября 1941 года.
Утром не осталось ни одного красноармейца в селе. Ходил в магазин за солью, и чуть снарядом не прихлопнуло. Перешли с Анной Константиновной на другой край села. Стрельба все усиливается. Видать, крепко наши держатся. Беспрерывно пролетают немецкие самолеты. Пачками по 18-20 штук. В 12 часов ходил обедать на старую квартиру. Чуть не оглох. Там у них пушка одна стоит около хаты да на огородах две, и они беспрерывно рявкают. Пообедал да скорей назад. Пришел, а наши сидят под хатой. Вдруг как рявкнет шрапнель над головой! Токо в соломе зашумело. Мы скоренько в погреб. Сели с Борькой на верхней ступеньке и считаем, сколько самолетов пролетает. Насчитал я 23 и смотрю, они в круг выстраиваются, а передний уже пикировает. Не успел я и слова сказать, уже земля дрожит. Волной нас сдуло вниз. Сидим мы в погребе, а кругом все рвется. Слышно, пулеметы строчат. Крик какой-то... И дальше я ничего не помню Заснул. Слышу, кричат сверху: "Вылазьте, немцы в селе". Вылезли мы, а уже солнышко зашло. Вышли на улицу, смотрим, танк немецкий ползет и стреляет. Мы назад во двор. Смотрю, в конце села разрыв. Синий такой огонь. Выехал танк за село, а из ржи подымаются два вояки и руки вверх держат. Открылся люк, и немец оттуда вылазит. Махнул им рукой, чтоб они в село шли, а сам дальше поехал. А они и не подумали в село идти, пошли обое в лесок. Лес недалеко был. Смотрим, бегут опять два наши бойца с оружием по улочке. Мы им говорим: "Танк только что немецкий проехал". Они поблагодарили, и через плетень в огороды, а там в лес. Уже немножко стемнело. В трех местах зарево. По главной улице шум. Немцы чего" то по-своему орут. Побег я туда. Смотрю, люди стоят около своих хат. Немцы на машинах и мотоциклах едут. Один снял каску, идет по улице и орет: "Матка, яйки, шпек, масьле давай". Сел, ржет и ест. Говорит: "Гут Украина аллес ист". "У, думаю, чтоб ты подавился!" Вдруг в центре села чего-то как ухнет! Эх, я пустился бегом назад! После узнали, что это немец на свою же мину налетел. Они только как зашли, то сразу стали минировать улицы. Тут как раз крестьянка корову гнала. Он увидал корову - и за ней. Она от него. Ну и налетел. На куски разорвало. Вечером легли спать, а мне не спится чего-то. За селом стрельба. Ракеты взлетали одна за другой. Над городом стоит столб огненный. Заснул только под утро.
Ночью начался дождик".
"10 сентября 1941 года.
Немцы улицы минируют. Баррикады строят. Плуги, бороны, телеги тащат. Часов в десять начали обстреливать город. Мы пошли на старую квартиру, а назад уже никак не могли пройти. Немцы заминировали улицу. У хозяйки во дворе остановились четыре машины. Начали немцы ловить курей. Молоко отобрали. Висел венок луку, так они его в котел весь очистили. Груши обтрясли все. Рыскают как волки. Хозяйку чуть не убили за то, что не давала ломать деревья фруктовые".
"12 сентября 1941 года.
Немцы заняли город 10 сентября. Наши при отступлении сожгли все станции, повзрывали водокачки, стрелки, разобрали линию. Пускай теперь чертовы фрицы покрутятся без железной дороги!
Видел воздушный бой. Интересно глядеть! С Борькой принесли патронов, пороху и за этим проводим время. Скоро думаем в город. Вчера из лесу наших штук три бойца вышли и говорят пастухам: "Идите, скажите немцам, что в лесу человек двести бойцов есть и чтобы они пришли, забрали нас". Те сказали немцам, и их собралось человек двадцать и пошли. Подошли к лесу, а по ним как махнут из винтовок! Два человека живых в село прибежали. Тогда они на танках с пушками поехали туда, а там уж нет никого. Они с пушек постреляли по лесу и уехали".
Дневник Толика Листопадова, мне кажется, имеет самостоятельное значение, и я бы не стал столь щедро цитировать его, если б мог вот так, в простых, непридуманных эпизодах и живых картинах описать то, чего не видал сам, если б мог достовернее этого тринадцатилетнего летописца передать подробности лихой годины. И сейчас, сквозь годы, я вижу широко раскрытые мальчишеские глаза, фиксирующие все - общее и личное, главное и второстепенное, но, видно, есть в подлинном документе, в объективной строке или даже отдельном слове какая-то особая сила, вызывающая большие раздумья и широкие ассоциации...