— Вы ж мне скажите что-нибудь на прощание!
Татьянка молча глядела на нее испуганными глазами. А Толик ответил так:
— Я тебе, мамка, что скажу, ты все равно позабудешь, я лучше песню тебе спою…
И спел. Потихоньку. Свою любимую. Пел, обжигая дыханием Катино ухо:
Они проводили ее до брамы. Катя несла на руках Татьянку и все повторяла Толику:
«Толичек! Ты береги Татьянку. Ты нигде не бросай ее. Нигде!»
Дети не плакали. Только когда Катя опустила на землю Татьянку, вложив ее ручку в руку Толика, Татьянка рванулась к ней и вскрикнула, страшно вскрикнула: «Ой, мамочка! Мамочка! Ты ж меня не бросай…»
Так и остался у Кати в ушах ее крик.
Время шло. Кое-кому из матерей, вернувшихся вместе с Катей, стали приходить письма из разных детских домов.
«Извещаем Вас, что ваш ребенок… находится в детдоме с такого-то месяца, с такого-то числа. Здоров, учится, ходит в школу…»
Матери ездили в эти детдома, чтобы повидаться с детьми или забрать их к себе, если позволяли условия.
Нередко, приезжая за своими детьми, находили там и чужих — по номеру. Но Катиных детей не было.
Однажды ее разыскало письмо Марины — подруги по Освенциму. Марина писала, что Толика отправили куда-то из Освенцима с детским транспортом. С Татьянкою же она, Марина, рассталась 19 января, когда последнюю партию узниц угнали из Освенцима.
«19 января! — думала Катя. — А Освенцим освободили 27 января. Восемь дней! Все могло произойти в эти дни!»
Теперь они обе искали детей: Катя и Марина…
Марина жила в Москве. Ей было легче, чем Кате, продолжать розыски. Но сведений о детях все равно не было.
Катя теряла надежду. И вновь обретала ее с каждым новым запросом.
А Марина, которую с Катей сроднило пережитое, — сроднило сильнее, чем кровное родство, — иногда думала, что, может быть, эта неизвестность для Кати лучше того, что за ней таится.
На следующий год отыскался Толик. В деревню пришел сам. Катя как раз была дома, наливала щи в миску, когда с криком прибежали ребята: «Тетя Катя! Скорее! Ваш Толик домой идет».
Катя кинулась за ребятами и увидела на снежной дороге темную маленькую фигурку. Это в самом деле был ее Толик. Он шагал решительно, спрятав руки в карманы. И лицо его было непримиримо решительным, хоть чувствовалось: каждый шаг дается ему с трудом.
Был он в пальто и ушанке, но без валенок — только ботиночки с калошами. А повсюду лежал еще талый апрельский снег. И Толик, видно, не раз проваливался в сугробы, потому что вымок по пояс.
Катя кинулась навстречу ему, подхватила на руки, мокрого, стылого, совсем ледяного.
— Мамка! — стуча зубами от холода, выговорил Толик. — Мамка, я Таньку потерял…
Он рассказывал ей о лагере, из которого их освободили.
Говорил, что после освобождения ребят увезли оттуда санпоездом: по пути распределяли по детским домам, больницам. Говорил, что и он пролежал в больнице долго-долго. От чего его там лечили, объяснить не мог. Из больницы его перевели в детский дом, неподалеку от Курска. Он попросил, учительницу написать в их деревню, а дожидаться ответа не стал. Подвернулся случай: за одним пареньком приехал его отец — демобилизованный. Узнав, что они из Оцка и поедут в Оцк, Толик, сговорившись с приятелем, пошел потихоньку за ними. А в поезде — тут уж пришлось признаться!
— Как же ты, Толичек, так решился? — допытывалась Катя. — А если б ты меня не нашел? А если б…
Толик отмахивался: «Чего теперь говорить! Добрался же!»
Он почти не расставался с матерью — словно боялся отойти.
Да и она, Катя, с трудом отрывалась от него.
Спали они вдвоем, на одной постели. Толик засыпал сразу, а спал беспокойно. Вертелся… Кричал во сне. Вскакивал.
— Ты чего, ты чего, сыночек? — успокаивала его Катя. — Спи! Ты же дома. Ты с мамкой.
Она все не могла поверить, что он с нею. Ночами прислушивалась к его дыханию, обцеловывала его сонного, теплого… «Сыночка, любый мой! Нам бы только Татьянку еще найти».
Глава вторая
РАССКАЗЫВАЕТ МАРИНА
1. Катя
В Освенциме я рассталась с Татьянкой позже всех: ни Кати, ни Толика в лагере уже не было.
19 января 1945 года…
В этот день угоняли последнюю партию узниц. В лагере оставались лишь те, кто не мог идти. И дети.
Что ожидало их?!
Нас угоняли!
Улучив минутку, я прибежала к детскому бараку. Я хотела увидеть Татьянку. В последний раз.
Уходя, не решалась оглянуться.