Кристина вновь перечитала письмо — от первой фразы до последней.
Все было правдой. Все справедливо, так считала она, хотя не могла не видеть, что написанное не оставляет надежды.
Но, может быть, так и лучше: оборвать сразу, не оставляя надежды…
Заключив, как положено, приветствиями и добрыми пожеланиями, она вложила письмо в конверт и, не позволяя себе больше думать о нем, решительно запечатала его.
Глава седьмая
«ТЕРПЕНЬЕ, ТОЛЬКО ТЕРПЕНЬЕ…»
Марыся не появлялась в Освенциме больше недели. Позвонив в Институт судебной экспертизы, Войтецкий узнал, что она давно сфотографировала свой номер и получила на руки фотографию. Пятерка! Пятерка, не тройка, была в середине номера.
Казимиру очень хотелось увидеть Марысю. Однако он не решался ей звонить. Знал по опыту: бывают такие обстоятельства, когда человеку лучше остаться одному. Пережить в одиночку то, что выпало ему пережить.
Ничем он не мог помочь Марысе. Только ждал ее с нетерпением.
И однажды она приехала.
Закончив дела в музее, Войтецкий сидел в своей рабочей комнате. В черновую тетрадь он записывал разговор с Кристиной — впечатления от встречи с ней.
Это был еще один неизвестный ему доселе, неожиданный поворот той темы, что постоянно владела его мыслями.
На дворе бушевал ветер. Качались фонари за окном, тени их скользили по комнате.
Казимир зажег свет, задернул занавески. Поставил на плитку чайник. В дверь постучали.
— Проше! — откликнулся он, думая, что это кто-нибудь из задержавшихся сотрудников. — Проше, — повторил Казимир и, вспомнив, что защелкнул за собою замок, встал, отпер двери.
За дверью стояла Марыся. Замерзшая, посиневшая.
В коричневой шубке, в шапочке с козырьком — такие входили в моду — она выглядела, как с журнальной картинки. Но Казимир знал: мех на шубке искусственный, дешевый и, скорее всего, не греет. Знал, что шубку эту Марыся сотворила себе сама. И шапочку — тоже. Они с подругой, у которой живет Марыся, шили все себе сами. Задешево, но упорно следуя моде.
Помогая снять шубку, Казимир заметил, что Марысю бьет озноб.
— Замерзла? Садись к батарее поближе. Хочешь чаю? — Он был так обрадован, что видит ее наконец.
Казимир заварил покрепче чай, достал из шкафа стаканы. Налил себе и Марысе чаю, поставил на стол сахарницу.
— Как себя чувствуешь?
— Как рыбак! — грея у батареи руки, мрачно отозвалась Марыся.
Казимир удивленно взглянул на нее.
— Присказка такая. Не знаете? — Она чуть помедлила. — «Откуда идешь?» — «С речки». — «Что там делал?» — «Лещей ловил». — «Много поймал?» — «Ни одного!» — «Как же ты знаешь, что то лещи были?»
Присказка прозвучала невесело. Казимир не смог улыбнуться. Их глаза встретились. Марыся протянула фотографию номера:
— 77562!
— Я знаю, — не глядя на фотографию, сказал Войтецкий.
— Звонили в лабораторию?
— Да! Но и раньше знал это. До фотографии.
— Знали?!
Войтецкий подошел к шкафу, взял с полки тетрадь — последнюю в разделе «Послевоенные судьбы детей Освенцима», — в эту тетрадь он записал сообщение Ступаковой о Зосе. Раскрыл на нужной странице, подал Марысе:
— Читай.
И отошел к окну, став так, чтоб не видеть лица Марыси, — не мог он видеть ее лицо.
Марыся положила тетрадь на стол. Помедлила, видно, обдумывала прочитанное. Спросила:
— Зосю видели?
— Нет. Говорил с ее матерью. Названою…
— Что говорили?! — настойчиво допытывалась Марыся.
— Что? — Казимир добросовестно попытался ей передать разговор с Кристиной.
Ему легко было разговаривать с Марысей. Она была из понятливых — таким не нужно ничего договаривать: схватывают мысль на лету.
— Вот какие казусы выкидывает судьба, Марысенька! — закончил Казимир.
Марыся откликнулась не сразу:
— Вам надо повидать Зосю.
— Думаешь, это чему-нибудь поможет?
— Думаю — да! Зося взрослая. Может сама решать.
Открыв сумку, она достала оттуда пачку писем, положила на стол перед Казимиром.
— Письма Толека. Я привезла их вам… для архива. А теперь вот что думаю: отдайте их Зосе.
— Марыся! Анатолий писал их тебе.
— Мне?! — Она покачала головой. — Он писал их своей сестре — Татьяне. Моего имени нет ни в одном письме. — И повторила настойчиво: — Покажите их Зосе, пан Казимир. Пусть она прочитает эти письма.
Потом, без Марыси, обдумывая ее совет, Войтецкий не мог не согласиться с нею. Он чувствовал: Марыся права. Решать в конечном счете будет Зося-Татьяна. И он не смеет отказываться от этой попытки, он должен предоставить ей возможность решать. Как бы трудно ни оказалось, он должен говорить с Зосей.