Я ответила тоже по-польски: «хочу пройти, посмотреть… Я была там…»
— Иди!
Вахтер придержал собаку и не пошел за мною.
Я шла одна по мокрой земле. Прошлогодняя трава, густая и жухлая, была прибита к земле растаявшим снегом, дождем. Трава!
Когда-то на этом поле нельзя было найти и травинки. Траву съедали всю, начисто, едва она пробивалась из земли.
Я шла по неровному пустынному полю, обнесенному, как и прежде, колючей проволокой.
Плотная тишина отгораживала меня от мира. Плотная, густо забитая лагерными, привычными звуками. Из множества этих звуков память выхватывала свое.
Тишина! Тишина! Только шелестит дождь. И из этого шелеста возникает песня:
Песня! Это было единственное, что еще оставалось нам от прошлого. Даже воспоминания и те утрачивались — на них не хватало сил.
А песня жила.
Каждый транспорт привозил свои песни. В каждом транспорте были свои певуньи. Они пели в бараках вечерами. И сотни женщин слушали их, затаив дыхание. Тонкие звучавшие ниточки связывали нас с Родиной.
Поет Донка, сербка, из Югославии — их барак по соседству с нашим.
Однажды в Бжезинку привезли группу югославских партизанок. Некоторых взяли за участие в Белградском подполье. Остальные были схвачены прямо в горах. С оружием. После очередного боя.
Их привезли в Освенцим в партизанской форме — в комбинезонах. С красными звездочками на пилотках.
Женщины, которых привозили в Освенцим, бывали обычно измучены настолько, что уже не могли ничему сопротивляться. А югославки оказали сопротивление. Они отказались переодеться в лагерную одежду. Не давали выкалывать на себе номера. Стояли, тесно прижавшись друг к другу, переплетя за спиной руки.
Их сопротивление было жестоко подавлено. Но дух сопротивления взбудоражил лагерь!
Ох, какие это были девчата! Сильные, гордые, несломленные, несмотря ни на что.
В их бараке постоянно мечтали о восстании. О побеге. Они раздобыли где-то и прятали ножницы, чтобы резать проволоку. Запасали хлеб. Они будоражили нас разговорами о восстании. Стремлением к действию.
Мы понимали: восстание в женском лагере — это безумие. Один автоматчик с одной лишь вышки перестреляет сотни.
Но побег… Мы тоже мечтали о побеге.
Летний вечер. Мы сидим за бараком, устроившись так, чтобы не проглядываться с караульной вышки, и гвоздем чертим план лагеря на земле. Мы выбираем точку, где просвет между вышками. Вычисляем силу тока в колючей проволоке. Прикидываем, сколько одеял придется бросить на проволоку.
Говорим мы на смешанном языке: польском — он в лагере объединяющий — полек больше всего. Русском, сербском.
Мы чувствуем себя прежними: не узницами — людьми!
Да, побег — это риск. Но это и жизнь — действие! Искоса поглядывая на нас, Донка неожиданно запевает:
Донка — солистка Белградской оперы. Где-то в ее роду затесалась русская кровь. Она знает много старинных русских песен.
А мы старинных не знаем. Мы тихонько без слов подпеваем ей.
И мелодия эта становится паролем нашей решимости — мы носим ее в себе…
…Гудит сирена. Заводская сирена. Она возвещает начало рабочего дня на освенцимских заводах — в нынешнем Освенциме.
Но для меня она гудит в лагере.
Гудит сирена. С автоматами бегут к крематорию эсэсовцы. Что-то произошло в крематории. Мы только что слышали взрыв, такой сильный, что во всех корпусах задребезжали стекла.
Узников загоняют в бараки. Перекрыт лагерь. Мы приникаем к окнам. Пламя и дым над крематорием. Крематорий в огне.
От крематория беспорядочно бегут узники — это зондеркоманда, обслуживающая крематорий.
За ними мчатся овчарки… Овчарки настигают людей, сбивают с ног, душат…
Разное говорят потом в лагере. Говорят, что мужской лагерь готовился к общему восстанию.
Говорят, что начать должна была зондеркоманда. Что зондеркоманда достала где-то взрывчатку и должна была ночью взорвать крематорий — это и был бы сигнал к восстанию.
Говорят, что нашелся предатель и выдал ее. Но кто-то дознался об этом. И тогда, понимая, что все равно погибать, узники, не дожидаясь ночи, взорвали днем крематорий. Бросили предателя в топку, попытались бежать.
Весь вечер охрана возит трупы — окровавленные, изуродованные трупы — и складывает их на аппель-плац в мужском лагере. В назидание…