Говорят, что лучше всех Город знают таксисты. Ничего подобного! Со всей ответственностью заявляю – случись такое соревнование, водители «Скорой» его выиграют.
Вот и искомый адрес. У подъезда стоит «Медик 41». Такая же «РАФа», как и наша. Рядом топчется водитель. Увидев нас, светлеет лицом, подхватывает мой «сундук» и быстро идет в подъезд, показывая дорогу. На всякий случай беру кардиограф и тороплюсь следом. Второй, третий этаж… Автоматически оцениваю габариты лестничной клетки: что, если придется тащить носилки. Мда. Праздника не будет. «Хрущеба»
Блин-н-н… На площадке перед квартирой рвет пачку, выуживая сигарету, офицер-десантник. Лицо-негатив. Остановившиеся глаза. Я уже такое видел. «Черный почтальон». В прихожей острый запах валерьянки, корвалола и чужой беды.
- Вера Сергеевна, голубушка! Вот приехал доктор. Наш приехал. С Центральной. Вера Сергеевна!
За столом, уронив руки на раскрытую папку с картами вызова, сидит знакомая докторша. Лицо серое, губ не видно, на подбородке висят тяжелые мутные капли, глаза прикованы к фотографии с обгорелым краем. Два парня на фоне БТРа, береты аж на затылке, тельники, героический вид…
В этот дом пришла «похоронка». Из Афгана. Документы погибшего привез офицер, который и рассказал, что колонну душманы расстреляли из гранатометов и сбросили взрывом фугаса в неприступное ущелье. В остатках БТРа на дороге нашли обгоревшую куртку с документами. От других не нашли и этого. Ущелье стало им братской могилой...
«Скорая» не способна уменьшить меру человеческого горя, но, увидев захлебнувшуюся в крике женщину, десантник-«афганец» сделал единственное, что мог. Позвонил «03». Знакомая, в общем-то, история. Приехавшая докторша, как умела, принялась утешать бедную женщину: уколы, капли, вода… Транквилизаторы, наконец, подействовали, женщина забылась в тяжком полусне, вскрикивая и продолжая плакать. Позвонили на работу мужу, позвали соседку.
Начиная заполнять карту вызова, доктор машинально пододвинула к себе и начала рассматривать привезенные офицером документы. Под потертыми конвертами лежала фотография с обгорелым краем. Её Вера Сергеевна вынула и присмотрелась. Два парня на фоне БТРа. Лихо заломленные береты, героический вид. Слева незнакомое лицо, справа …ее сын. Мгновенно пересохшими губами она спросила-прошелестела, развернув фотографию к сидящему напротив офицеру: «А… это… кто…?»
- Слева – старший сержант Александр Казакевич. Её сын… - он тяжело мотнул головой в сторону спальни, - а слева – старший сержант Морозко. А вы что, его знали?
- Знала… Почему «знала»?! Он что?! Тоже…?!!
Побелевшие пальцы впились в край стола…
Все это мне срывающимся шепотом пересказал вошедший следом за нами офицер.
- Где телефон?
- Вон там, в прихожей на полочке.
Максимально сжато описываю Старшему врачу ситуацию.
- Ясно. Знаешь что. Вези её на станцию.
- Может домой?
- Нет, домой нельзя. Там сейчас поднимется вой, крик, плач. Ее доломают. Вези к нам. Положим в боксе. А я позову сейчас Коваленко.[1] Что-нибудь придумаем. Транки не коли. Довези так. Гемодинамика стабильная?
- Давление снижено, но держится.
- Она в шоке сейчас. Вези, давай. Быстро. Я пошел готовить всё.
Из подъезда Веру Сергеевну вынесли на стуле. Дядя Коля и офицер быстро сообразили, как ухватиться, и почти бегом спустили её с третьего этажа. Водитель и я шли следом и несли все наше немудреное хозяйство. Что-то приговаривая, дядя Коля поднял на руки и внес Веру Сергеевну в салон машины.
Завыли-закричали сирены обеих «Скорых», мелкий щебень брызнул из-под колес. «41-й» вылетел из переулка первым, включил всю иллюминацию и перегородил дорогу. Под визг тормозов и возмущенные гудки мы выскочили следом и, рявкнув сиреной, выдавили с крайней левой полосы зазевавшегося водителя. Я присел на корточки рядом с носилками и удерживал всю дорогу безвольное тело.
Нашу машину встречали. За нескольких секунд четверо мужчин выхватили носилки и отнесли Веру Сергеевну в приготовленную комнату. Доктор Коваленко в этот день не дежурил, но уже через считанные минуты, после нашего приезда, во двор влетела посланная за ним «дежурная» Волга...
«Скорая». Я рассказываю о ней, а у самого внутри начинает бушевать ураган эмоций. Нельзя там быть равнодушным, это неестественно. Иначе просто невозможно… Невозможно забежать на высокий этаж с полными руками, невозможно забыть, что сегодня еще ничего не ел, невозможно одним словом успокоить истерику семьи, невозможно попасть в ускользающую вену умирающего человека.
Через какое-то время работы появляется специфическое чутье «на беду». Это когда едешь на относительно безобидный по форме вызов.
Смущенный мужской голос по «03»:
«Я это… Желудок чего-то болит… Тошнит, в грудь отдает, и голова сильно кружится… Плоховато чего-то… Я бы …Это …Доктора бы, а? Чё-то я до поликлиники… Это… Не дойду… Похоже… Уж извините…»
А в голове уже начинает складываться диагностическая мозаика.
«Взрослый мужик на похмелье «скорую» не вызовет. Больной живот скорее крепким чаем полечит, про рвоту вообще не расскажет. Уж если доктора зовет, плохо там… Боли в эпигастрии, внезапная рвота, слабость, отдает за грудину… Не инфаркт ли там? «Задний»?»
И уже тревога передается водителю и бригаде. Бежим, перепрыгивая ступеньки, и вот он, «клиент», лет 50, сидит на постели, лицо серое, потное. Рядом перепуганная жена, приподнимается к нам на встречу, пытается что-то объяснить. Мужик начинает судорожно зевать…
«Т-т-твою мать! Сейчас врежет!»
Хватаем его, кто за что, и сдергиваем на пол. Вокруг шум и безумная суета, но каждый делает свое и делает это максимально быстро и точно. Уже развернут дефибриллятор, уже зацепили кардиограф, интубационную трубку и катетер под ключицу загнали одновременно.
«Руки-ноги БРЫСЬ!»
Отскакиваем от тела. Разряд! Сестра висит над грудной клеткой, в руке шприц с длинной иглой. Ловит глазами доктора… Секундная пауза… Гипнотизируем ленту кардиографа… Прямая!
«Давай! Нежненько!!!»
Зависаю над мужиком. Аккуратно начинаю непрямой массаж. Три-четыре-пять… На ЭКГ каша. «Дышим» мешком… Ещё… Три-четыре-пять… Заводись, гад! Не видишь, стараемся!
Посторонний шум в углу. Обвисая, ползет по стене спиной жена, закатывая глаза и начиная утробно выть…
«Света!!!»
Медсестра поднимается с колен, два шага, подхватывает не успевшую рухнуть тетку… Тр-р-ресь!!! Звонкая оплеуха мгновенно затыкает истерику…
- Тетка! Смотри на меня! Смотри сюда, говорю! Вот! Тебе! Капельница! Держи вверху! Помогай! Вот тебе ватка, поплохеет – нюхай! Поняла?!! Смотри мне в глаза!!! Поняла?!! Молодец!!! Так и стой.
Слава Богу! На пленке проскочил «комплекс»… Ещё один, ещё… Фу-у-у… «затикало».
- Дима, давление!
- 60. Низов пока нет.
- Следи, сейчас может быть «свечка».
- Уи, мон женераль…
- Света, в капельницу «комплекс», промедол. В жопу лидокаин.
- Как я до его жопы доберусь-то, навалились… Все…
Огрызаемся... Значит самое плохое уже перевалили.
Мужик начинает шевелить руками, пытается приподнять голову… Вот бабай!!!… Трубка ж…
- Дима… ?!
- 100 на 60, растет, пульс 90, дышит сам.
- Ладно, интубацию убираем.
На ленте – уродливый горб «инфарктного» комплекса. Достаем связку присосок и начинаем уже по всем правилам снимать многоканальную ЭКГ.
Вот он, убийца. Правильно оценили. «Задний». Самый говенный для «неотложки». Маскируется под боли в желудке, а потом – хрынннь! Но этого вроде во время прихватили, площадь поражения не растет, давление держит, болевой синдром задавили наркотиками. Вон дядька уже балдеет.
Жена тоже молодца! Стоит, как кремлевский солдат у мавзолея, с капельницей в руке.