У мадмуазели Елен, как её величали гувернантки, папа был контр-адмирал Александр Михайлович Доможиров. Скончался он в 1902 году, а мама, Мария Ивановна, умерла в 1913, весной. Старший брат Сашенька, единственный наследник рода Доможировых и последняя опора Леночки, погиб в 1915 на броненосце «Слава» при обороне Рижского залива. Потом случилась революция. Всероссийский хаос, пьяные матросы, злые хмурые рабочие, патрули, баррикады, стрельба, пожарища, кровавый ужас и вечный, непреходящий, отнимающий разум страх. Стрельба днем, стрельба ночью, стрельба по окнам просто на зажжённый свет. Трупы у исклеванных пулями стен, трупы в канавах, трупы в темных углах. Раздувшиеся и безобразные в голом бесстыдстве в стылых водах каналов. Они цеплялись безжизненными конечностями за опоры мостов, касались иссиня-бледными руками ступеней спусков с набережных. Чудилось, что им не хочется исчезать в свинцовых водах Финского залива, и они вот-вот сейчас встанут и пойдут по домам, оставляя на брусчатке темные сырые пятна.
Страшно. Вместо будущего непроглядная серая хмарь и снова всепоглощающий страх. Уже привычный, родной. Работа учетчицей в домовом комитете на подоконнике в углу, машинисткой в совете, продажа сережек, цепочек, постельного и нижнего белья, штор. «Уплотнение» родной квартиры сознательным пролетариатом и насильственное переселение в полуподвальную комнатушку. Вещи из квартиры забрать не позволили — ни посуду, ни люстру, ни платья, ни оставшуюся шубку. Толкали немытыми ладонями в грудь и спину, дышали смесью перегара и жареных семечек в лицо, харями потными лыбились, грозились ЧКа. Злое слово «лишенка» жгло раскаленным клеймом сердце и заставляло сжиматься в страхе душу.
Ушла молча, на последней ступеньке загаженного «парадного» присела — ноги не шли, и расплакалась — люстру было особенно жалко, уже сговорилась за муку и картошку её отдать.
Шубку Леночки недолго поносила жена ответственного работника. Леня, злое солнце Леночки, вернул ей с кровавым пятном на подкладке и прорехой в области печени. Поплакала она тогда, да и выкинула испорченную вещь. А вот люстру она видела год назад на рынке. Продавал сверкающий хрусталь на бронзовых позолоченных ветвях угрюмый мужик со злым взглядом и огромным родимым пятном на лбу. Лене об этом не сказала — зачем? Опять кровью все будет заляпано, Ленька по-другому не умеет.
Потом, после выселения, было мытье посуды в столовой петроградского отделения Рабкрина и противно-слюнявое приставание заведующего. Расцарапала до кровавых борозд небритые жирные щеки, больно получила кулаком в живот, затем выгнали со скандалом, а на её место взяли девушку правильного, рабоче-крестьянского происхождения без ненужных заморочек в половых сношениях. Практическое применение аналогии «стакана воды» выбило из голов девиц пролетарского происхождения все понятия о приличии и стыде. И вообще, все это пережитки буржуазного прошлого, так что скинем оковы царизма вместе с трусами. «Ноги шире, раз и два, сгинет гидра буржуа!». «Эй, коммунисты! Кричите — ура! К вашим услугам любая дыра!».
Тогда ей помогли бывшие мамины друзья, петроградские масоны. Пристроили продавать вещи в лавке на другом конце города, у Кантемировского моста. На хорошую еду не хватало, но и с голода она не умирала. В общем, хлебнула лиха, моя Леночка от души. За все это время ее не раз обворовывали, грабили, унижали. Два раза чуть не изнасиловали, убегала, и о, чудо — рабочий патруль спас, а на третий у обдолбанных кокаином двух революционных матросов их члены не встали. Несмотря на все её старания — жить очень хотелось. Измучили, избили, в канаву бросили. Но не убили, слава богу. Черная нескончаемая полоса. До сих пор непроизвольно тянет блевануть от воспоминания зловонного вкуса прокисшей мочи во рту и сердце сбивается от призрака пережитого ужаса. Господь спас тогда, охранил от страшной доли. Он и от тифа с испанкой уберег, и в тот самый день на базар подсказал идти. На рынке с Пантелеевым моя Леночка и встретилась. Колечко она, последнее, мамино продавала. Недорого просила — крупы кулек, да масла подсолнечного сколько дадут. И тут на её горизонте появляется красивый, уверенный, сытый Леонид во время очередной раздачи части награбленного беспризорникам. Были у него такие заскоки. Шествовал уверенно в сопровождении подельников своих, в костюме английском под расстёгнутым пальто. С бутоньеркой в петлице, херов позер. Заметил Ленька Пантелеев под грязью и черным платком всполохи красоты, отмыл, накормил, вытащил из подвальной клетушки, поселил на чистой, теплой квартире. Часто потом приходил. Не как к «марухе» приходил, а с цветами и обязательно с шоколадом, строго французским. В рестораны он ее не водил, объяснял, ласково улыбаясь, что не хочет марать её ножки тамошней грязью. Через три месяца предложил тайно обвенчаться. Лена согласилась не раздумывая. Она еще и ребенка от него хотела, дурочка.