А когда она полетит от тебя, хватать за хвост, пытаясь продлить, ещё чуть-чуть, последние мгновения: «ещё понравься!» А когда уже ушла, совсем, безвозвратно, быть счастливым от того, что это с тобой случилось, ты это чувствовал.
Потому что, если ты не чувствуешь, то тебя – нет.
Как любви можно бояться?
– Катенька, – отвечает мне Миша, – я с тобой совершенно согласен. Я подпишусь под каждым твоим словом. Но я не буду с тобой разговаривать на эту тему.
– Но почему, Миша, почему? Давай поговорим! Мне очень нужно знать! Скажи мне! Это безотносительно! Безотносительно тебя и меня! Давай поговорим отвлечённо, чисто теоретически, ответь мне: как можно бояться любви?
– Я не буду, Катенька, говорить с тобой на эту тему, прости, – отвечает мне Миша.
И пропал после этой ночи недели на две.
Разговоры в машине
– А почему женщины не боятся?
– А потому что женщина всегда сможет разрулить ситуацию. Напугать нас активностью – довольно сложно, мы к ней привыкли и умеем с ней справляться.
– Знаешь, что я отвечаю, когда мужчина говорит мне: выходи за меня замуж?
– Что?
– Я говорю: хорошо, я выйду за тебя замуж.
– И он пугается.
– Да. И он пугается.
– Женщина всегда сможет разрулить ситуацию.
В ночи
Я еду к любимому в ночи. Выхожу из дома, голосую на дороге.
Почему я не заказываю такси к подъезду, я не знаю. Наверное, из-за того, что не хочу ждать машину и не хочу, чтобы машина ждала меня. Не хочу быть готовой к определенной минуте. Потому что время, когда я собираюсь к нему, течет в другом измерении: воздух становится плотным, наполненным предчувствием, предощущением счастья, я – это уже немножечко не я, а – женщина, которую ждёт мой любимый, и я чуть-чуть как будто со стороны за ней наблюдаю, и действия мои – такие повседневные – высушить волосы, одеться, накрасить глаза – подчинены звучащей во мне музыке и обретают почти ритуальный смысл.
И когда я выхожу в ночь, вокруг меня звенят колокольчики.
Я ловлю машину на дороге, и в пути отсылаю ему сообщение:
«Я – в такси, буду через сорок минут, не засыпай без меня …)))».
По моим сияющим глазам, блуждающей улыбке и аромату духов, а, может быть, по звуку колокольчиков, водитель понимает, что я еду на свидание и проникается важностью момента. Это чувствуется в особо уважительной интонации, когда он в пути уточняет адрес, или мы говорим с ним о каких-нибудь пустяках.
Я разговариваю с водителем, а сама отсчитываю улицы, которые нам осталось проехать. Напряженная как стрела, улыбаюсь на шутки, шучу сама, тетива натягивается, натягивается и замирает перед мгновением…
Останавливаемся около его дома. Через темноту мрачной арки выхожу в двор-колодец, затем налево, к подъезду, сердце стучит. Вот в который раз подхожу, а сердце каждый раз – как в первый – выпрыгивает из груди. Набираю две цифры в домофоне, звоню. Как всегда без слов дверь открывается.
Поднимаюсь пешком на четвертый этаж.
От ступенек наверх становится жарко.
Перед последним лестничным пролетом останавливаюсь на две секунды: восстановить дыхание.
Подхожу к квартире.
Дверь открыта.
Захожу.
Закрываю.
Попадаю в темноту прихожей.
В комнате работает телевизор.
Он выходит ко мне.
Улыбаюсь ему. Улыбается мне.
Обнимает меня, не давая времени на то, чтобы снять пальто. Пальто само падает на пол.
«Ну, здравствуй…» – целует он моё лицо…
«Здравствуй…» – отвечаю я своему любимому.
У морали две стороны
Мир делится на жён и любовниц. Так мне иногда начинает казаться.
Жёны живут напоказ, любовницы – тайно. Жёны демонстрируют миру, что все хорошо, держат лицо в любой ситуации. Любовницы тоже держат лицо и то, что все хорошо, от мира скрывают.
Иногда жёны сами становятся любовницами. Иногда любовницы становятся жёнами.
Но в основном эти статусы не переплетаются.
Жёны ненавидят любовниц, любовницы не жалуют жён.
У тех и других – отдельная правда и общий интерес – мужчина.
Я – женщина по ту сторону морали. Со мной мужчины изменяют жёнам.
Моя мама переживает за то, что у меня нет стабильных отношений. Она не знает, что я сплю с чужими мужьями. Но чует: что-то неправильное происходит с ее дочкой.
Неправильное стало происходить, когда в моей жизни появился первый несвободный мужчина. Мне было двадцать два. Я знала, что это временный момент, я шла на компромиссы с громкоговорящей во мне совестью, и считала, что все происходящее – нонсенс. За прошедшее с той поры время нонсенс превратился в норму, и я к ужасу своему поняла: что-то неправильное происходит со всеми.