— Эмма Платоновна, я тоже с вами в город пойду. Детям нужна помощь, я не могу остаться в стороне. Александр, мальчик серьезный, он бы просто так, собаку с запиской не присла бы! Беда, там случилась, большая беда! — голос профессора внезапно осип и он хрипло закашлялся на последних словах.
— Стефан Стефанович, вы так тихо больше не подкрадывайтесь, а то я ненароком зашибить вас могу, — гулко пророкотал Григорий. — Если, хозяйка согласна, то и вам лыжи найдутся. Ходить то на них умеете?
Профессор сурово сдвинул седые брови на покрасневшем от недавнего кашля, морщинистом лбу.
— Я в свои студенческие годы в соревнованиях участвовал, молодой человек! Да-с. И призы выигрывал, когда вы еще с валенок ростом были, — голос Стефана Стефановича дребезжал от сильного раздражения и еле сдерживаемого возмущения.
Пытаясь погасить назревающий конфликт, я спрыгнула вниз с высокого сугроба и зашагала к подворью"Сладких Хрящиков".
— Григорий, Стефан Стефанович, некогда спорить, даю час всем на сборы.
Мужчины выпрямились, словно по команде и согласно закивали головами.
Ровно через час, наш маленький отряд двинулся в сторону города. Первым прокладывал путь Григорий. Он шел сноровисто и ловко. Таранил снежную гладь, как большой ледокол, оставляя за собой четкую, глубокую лыжню.
Я прилагая максимум усилий шла следом, усердно старалась не сбиться с заданного ритма. Палками делала резкое — тырк, а ногами скользящее — шмыг, шмыг, все так, как и учил Григорий. Замыкал нашу процессию профессор, который действительно двигался на лыжах легко и свободно. Ну, а Лимон очередности не придерживался. Резвый и радостный пес, то вырывался вперед, то отставал обнюхивая заметенные стволы деревьев и ветки погребенных под снегом кустов.
К дому Загряжского мы так и пришли. Григорий впереди, а за ним мы с профессором, словно нанизанные на одну невидимую нить.
Двухэтажный особняк встретил нас не очень дружелюбно. Сначала не хотели открываться покрытые инием, кружевные ворота из чугуна. Но они не смогли долго сопротивляться могучему напору богатырского плеча. Задрожали, жалобно всхлипнули замерзшими, подмороженными петлями и роняя мелкие иголочки синего инея, впустили нас во двор.
Расчищенная дорожка привела к высокому крыльцу, и тут наш отряд был вынужден притормозить. Пока мы снимали лыжы, Лимон желтой молнией взметнулся по высоким ступеням и звонко залаял, царапая когтями белую, резную дверь. Она открылась почти мгновенно. Шурик бледный и взлохмаченный, в накинутом наспех теплом пальто, которое было подбито мехом лисы, выскочил на крыльцо и увидев меня, вдруг расплакался.
Он плакал совершенно по детски, размазывая по щекам слезы и шмыгая сопливым носом.
— Ну, Шурик перестань! — я отшвырнула лыжи и обняла мальчишку за худенькие плечики, которые вздрагивали под тяжелым пальто.
— Александр, мужчины не плачут! — раздался где-то рядом голос Загряжского и я подняла глаза.
Мой фиктивный муж тоже выглядел не лучшим образом. Куда подевался брутальный, самоуверенный красавчик?
Недельная щетина неопрятно топорщилась, отдавая сероватой, редкой сединой. Под сине-зелеными глазами, коричневыми пятнами расползлись тени. Их смяли легкие, первые морщинки.
— Эмма, какими судьбами? — голос мужчины глухо, надтреснуто заскрипел.
— Загряжский, так и будем на пороге беседовать? Может войдем в дом? Я и мои люди сильно устали, пока добрались сюда. Что с Лизой? — я решила не тратить время и сразу спросила о главном.
— С Лизой? — переспросил меня мужчина, словно пытался оттянуть ответ. — Лизу похитили...
На этих словах он как-то странно икнул, и одинокая слезинка поползла вниз по небритой щеке.
Мы сидели за столом в огромной и стильной гостиной. Григорий от непривычной обстановки, словно съежился и стал даже меньше ростом. Фарфоровую чашку с чаем держал так бережно и так осторожно, что мне невольно стало его жалко. Человек замерз и проголодался, а отогреться горячим чаем и подкрепиться бутербродами с тонко нарезанным, желтовато-кремовыми сыром, с розовой колбасой усеянной мелким горошком белого сала, не может. Вот уже не ожидала, что мужчина имеет такой застенчивый характер.
Стефан Стефанович о чем-то негромко, вполголоса переговаривался с Шуриком. Круглые очки то и дело сползали с крючковатого носа профессора и кажется тоже хотели напиться остывшего чая из тонкостенной, элегантной чашки.