— У тебя пропал Дар, Эмма? А у Лизы? Надеюсь тоже исчез? Если это правда, то новость замечательная! — замороженный, обледенелый бархат исчез из голоса Загряжского, сейчас он звучал по мальчишески восторженно.
Мужчина быстро вышел из комнаты, а вернулся через несколько минут. В руках у него были какие-то бумаги.
— Вот, Эмма, это документы подтверждающие то, что с сегодняшнего дня ты являешься полноправной и единственной владелицей того рудника, который сейчас сияет синим светом на всю округу. Думаю, что этого сияния хватит на долгие годы. Представляешь, если продавать не услуги по зарядке мобилей, а уже заряженные камни? Такого еще не было в истории, но всегда бывают моменты, когда жизнь вносит свои поправки. Ты теперь, не только единственная владелица сияющего рудника, а и единственный на всю страну продавец готовых синих камней. Это огромные перспективы, Эмма! Можно например продавать готовые лампы, вместо привычных керосиновых. Можно... Сама придумаешь! Я спешил оформить бумаги именно сегодня, потому и задержался. Вот как знал, что они будут весьма кстати, — Загряжский улыбался искренне и открыто, его лицо было довольным. — Ты можешь Эмма, исполнить свою угрозу, бросить нас и уехать, но только не заставляй выжигать мою любвеобильность каленым железом. Я представил, это наверное очень больно! — мужчина вдруг прыснул от едва сдерживаемого смеха, посмотрел на меня своим прежним, таким привычным, насмешливым взглядом.
Глава тридцать четвертая. Один шаг вперед, два шага назад
Очертания городского пруда очень напоминали очертания Африки на географической карте. Но Африка вспомнилась мне не только этим. Аномально жаркое лето накрыло наш северный город, словно чугунная крышка раскаленную сковородку. Людям, которые не привыкли к таким фокусам от природы, хотелось прохлады и они спешили ее получить в городском парке заросшем вековыми соснами, елями и березами. Огромный пруд посредине парка, сейчас пестрел большими и маленькими лодками, которые бороздили его прохладные, водные просторы.
Сегодня я тоже поддалась всеобщему помешательству. Наша лодка выкрашенная в бело-красные цвета, неторопясь рассекала слегка зеленоватую, ленивую от жары воду. Весла ритмично пели свою простенькую мелодию и старались не запутаться в солнечных бликах.
Загряжский сидел напротив меня в белой, расстегнутой на груди рубашке и казалось, что солнце совсем не доставляет ему хлопот. Сильные руки гребли уверенно, размашисто. Сине-зеленые глаза слегка щурились, а на губах плясала привычная мне, игриво-насмешливая улыбка.
Мы молчали. Я все еще сердилась на себя за то, что так легко поддалась уговорам мужчины и согласилась на эту почти романтическую прогулку. Краем глаза наблюдала за тем, как на берегу мелькает желтым пятном Лимон, старательно пытаясь поймать воланчик, которым играют в бадминтон Лиза и Шурик. Стефан Стефанович сидит на скамейке неподалеку от них и пытается читать газету. Но ветер ему не дает, он треплет газету, словно молодой и задорный щенок. Нарядные, веселые люди иногда заслоняют мне весь вид, и тогда я почему-то начинаю волноваться. Хотя сейчас это наверное смешно. Теперь мало найдется охотников, что-бы выкрасть Лизу. К тому же и она, и Шурик, знают несколько действенных приемов для обороны, которым я их научила.
Лодка, покорная сильным взмахам весел, удаляется от берега, разговор между мной и Загряжским все не возникает. Между нами стоит тишина. Громкий плеск воды, смех на соседних суденышках, отдаленный, веселый лай Лимона все это не в счет. Тишина неловкая, напряженная, почти физически ощутимая, окутала нас с Загряжским, словно плащ сводницы. Кажется, что если сейчас не разорвать эту многозначительную тишину, у меня еше больше покраснеют щеки. Я пытаюсь придумать тему для разговора, но мужчина меня опережает.
— Эмма, я говорил, что у тебя очень красивые глаза? — его голос звучит немного хрипловато, все же управление большой лодкой и жара не проходят для мужчины бесследно.
Я усмехаюсь. Поправляю широкие поля соломенной шляпки, которую все не оставляет в покое настырный, докучливый ветерок.
— Ага, — тайно обижаюсь на такой, по моему мнению, идиотский и лживый комплимент. — Глаза у меня и правда красивые... Один правый, другой левый...
Загряжский закидывает голову и громко смеется, но чувствуется, что за этим громким смехом прячется растерянность. Я смотрю на мужчину и ловлю себя на том, что любуюсь. Нет, не Загряжским, строго рассуждаю я. Просто отдаю дань мужской красоте. Вот изваяла же природа такое совершенство!