- Всегда. – кивает своим словам. – Может быть, порою ты ведёшь себя, как последняя тварь, но это не мешает мне тебя любить и ценить.
- Потому что ты – дурак. – широко улыбаюсь и щёлкаю его по носу.
- Элиот… - морщит нос и умоляюще смотрит. – Опять ты начинаешь?
- А что? Думал, что меня надолго хватит? Нет, все эти нежности – определённо не моё.
- Знаешь, в том мире, где мы были, есть такое понятие, как – садист, и я всё больше убеждаюсь, что это про тебя…
- Мне казалось, что слово «садизм» употребляют применительно к сексуальной сфере?
- Ну… с этой стороны я тебя не знаю. – разводит руками. – Но, зная тебя со всех остальных сторон, могу предположить, что в постель с тобой лучше не ложиться. Можно уже никогда не встать. – хихикает.
- А, помнится мне, ты был совсем не против продолжения наших игр? – складываю руки на груди и смотрю на товарища, вскинув бровь.
- Я был молод и неопытен. – пожимает плечами. – Не мог дать себе отчёт и осознать, чем для меня это может обернуться.
- Это было совсем недавно. Ты за пару месяцев успел повзрослеть и стать разумнее?
- А почему нет? Что, несколько месяцев уже и не срок?
- Чара, Чара… - качаю головой и развожу руки. – Иди ко мне, обниму, пока снова не поругались…
Друг хмыкнул, но с готовностью шагнул навстречу, отдаваясь в объятия. Сомкнув руки на его спине, уткнувшись носом в плечо, я замер, вдыхая родной запах и наслаждаясь покоем. Эти моменты стали мне особенно дороги, потому что они стали так редки, а вскоре их могло и вовсе не стать – на войне нет места ласке и нежности. Ведь так?
Наверное, так. Потому я сейчас прижимаюсь к телу друга, не спеша вернуться к своим делам, не спеша отпустить его. Я наслаждаюсь покоем и близостью того, кто никогда не предаст. Это на самом деле невероятно и нужно. Необходимо, как воздух. Особенно, в такие вот моменты смуты и душевного смятения, когда мир, пошатнувшись, рушится, а небо не спешит нас спасать.
Глава 33
Глава 33
Едва проснувшись, я почувствовал тепло и гладкость кожи друга на своей спине. Он мирно спал, прижавшись ко мне до того идеально, что каждая линия, каждый изгиб наших тел совпадал. Чувствуя мерное дыхание на своём затылке, я невольно улыбнулся и чуть пошевелился, пытаясь перевернуться, не разбудив Чару.
Манёвр удался, и я перевернулся на бок, лицом к другу, подпирая голову рукой и наблюдая за лицом друга: за лёгким изгибом губ, за подрагиванием длинных ресниц. Эта картина была настолько милой, что я вновь не смог удержаться от улыбки, протягивая руку и касаясь кончиками пальцев его щеки. Чара поморщился во сне, недовольный тревожащим его прикосновением, и перевернулся, обнимая подушку и пряча в ней лицо.
Так легко сдаваться я был не намерен. Придвинувшись ближе, я стал водить взглядом по узкой спине друга, цепляться глазами за острые пики позвонков, после, я повторил путь взгляда рукой, водя ею над самой его кожей, оставляя лишь пару миллиметров расстояния.
На моих губах вновь стала блуждать непонятная улыбка. Это был такой странный момент нежности такой порыв души, что заставлял сердце сжиматься, а меня ощущать в груди движение души. Может быть, странно и неправильно, что я могу ощущать и выражать свои чувства только в такие вот моменты: моменты, когда объект, на который они направлены, не может увидеть моих порывов, не может уличить меня в слабости…
Почем я считаю проявление чувств слабостью? Не знаю. Просто, так было всегда. Мне кажется, что люди, которых я люблю и так знают об этом, так что, нет никакой необходимости это демонстрировать. Да и опыт с Урсулой не добавил мне веры в любовь. Она была единственной, кому я говорил о своих чувствах, о том, как люблю, как не могу без неё. В итоге, это всё оказалось фарсом: она меня ни секунду не любила, и я, как оказалось, тоже. Люби я её по-настоящему, смог бы я так быстро забыть её? Вряд ли. А я забыл. Не то, чтобы совсем забыл, я вспоминаю о ней, но совсем не так, как вспоминал бы истинно любящий. Я вспоминаю о ней, как о предательнице и тёмном пятне на моей судьбе. Да она ничем иным и не была.
Чара пошевелился, что-то промычав и сильнее зарывшись лицом в мягкость подушки. Чуть опустив свою ладонь, я коснулся выступающего позвонка, чуть ниже шеи. Совсем лёгкое касание, даже, я бы сказал, невесомое. Улыбаюсь и чуть усиливаю нажим, давя на костяной выступ подушечками пальцев. Ещё чуть-чуть и прикосновение уже не сможет оставаться незаметным, раздразнив нервные окончания, что так чувствительны в этой области, и нарушив сон спящего.