Новая порция воздуха врывается в мои лёгкие и я открываю рот, жадно вдыхая сам и выгибая позвоночник дугой. Моё охрипшее дыхание звучит настолько громко в тишине нетронутой природы, что бьёт по ушам. Я пытаюсь сесть, но Фредерик снова не позволяет мне этого, прижимая моё плечо к земле и поворачивая мою голову набок.
- Дыши. – говорит брат. – Дыши.
Его руки мягко, но уверенно переворачивают меня набок, придерживая, чтобы я не упал лицом в снег.
- Дыши, Роберт, всё хорошо.
От его слов становится одновременно спокойней и страшней. И я бы, верно, поддался панике, если бы не крепкая рука, держащая меня и ощущение горячего дыхания, всё ещё согревающее меня изнутри. Подавив в себе рыдания, но не совладав с немыми слезинками, катящимися по щекам, я прикрываю глаза и вдыхаю полной грудью, вдыхаю самостоятельно и…
Воздух, достигнув самого дна моих лёгких, сводит их и заставляет меня содрогнуться и забиться в странной панической атаке, выплёвывая уже согретую моими внутренностями воду, топя снег своими горячими слезами и шепча что-то бессвязное.
Когда судорожные сокращения моих лёгких и желудка перестают извергать воду, а дрожь, колотящая всё тело, становится мельче, я замираю, так и упав на холодный снежный ковёр, утыкаясь в него лицом.
Пару минут я просто лежу и дышу, топя снег своим сбитым дыханием, пытаясь насытить кислородом кровь и унять нервную дрожь во всём теле. Когда до мозга окончательно доходит понимание того, что организм больше не умирает, нервная дрожь сменяется дрожью от холода. Только сейчас я осознаю, что лежу, полностью промокший, на снегу, на морозном воздухе и нет ни единого шанса высушиться и согреться. От понимания этого всхлипываю, но нахожу в себя силы и сажусь, меня чуть водит, голова слегка кружится. Утираю мокрым рукавом лицо, стирая талый снег, воду и слюну. Щёки жжёт от ледяного ожога и едкий раствор слёз лишь добавляют неудобства поврежденной коже.
Всхлипываю и закрываю глаза, тру щёки, стирая дорожки слёз и шиплю от боли.
- Тсс… - успокаивающе шипит Фредерик, отнимая мою руку от лица. – Не три щёки, так только хуже будет.
Смотрю на него непонимающим взглядом, пытаюсь утереть слёзы второй рукой, но он перехватывает её, несильно, но крепко удерживая мои запястья.
- Ты в себя пришёл? – спрашивает брат, внимательно смотря мне в глаза.
Сначала отрицательно, затем утвердительно качаю головой.
- Да… - хрипло отвечаю я. – Но мне так холодно…
Прикрываю глаза и снова открываю, смотря на брата болезненным взглядом. Только сейчас до меня полностью доходит то, что он успел обратиться человеком и сейчас сидит напротив меня абсолютно обнаженный, сидит на снегу…
- Тебе же холодно… - начинаю лепетать я, пытаясь поднять его с колен. – Встань.
- Тсс! – снова шикает брат, перехватывая мои руки. – Я только что из волчьей шкуры, я в норме, а вот ты… - в его глазах читается тревога.
Он снова перехватывает мои руки и усаживает на место, пресекая мои нелепые попытки встать.
- Что же нам с тобой делать? – спрашивает Фредерик, словно у самого себя.
- Мы далеко от дома? – спрашиваю я, подавив новый поток слёз.
- Мы проехали ровно половину. Мы на равном расстоянии от дома и от города.
- Куда нам лучше поехать? – зубы мои начинают стучать настолько сильно, что мешают говорить. Я невольно обнимаю себя за плечи, пытаясь согреться.
- Я мог бы предложить разжечь костёр и высушить тебя, согреть, но, пока я соберу ветки и разожгу его, ты уже околеешь.