Фредерик не отвечает, только кивает и прикрывает глаза. Я взволнованно перевожу на него взгляд, сейчас он обратится и разорвёт путы, мне нужно быть максимально собранным, чтобы успеть остановить его от страшной ошибки.
Тишина. Только моё сердцебиение и наше дыхание, выжидающий взгляд отца. Ничего не происходит. Ничего не происходит слишком долго. Откуда-то сверху срывается капля и разбивается об пол, здесь настолько тихо, что этот звук кажется мне оглушительным…
- Не получается… - растерянным тоном говорит Фредерик, открывая глаза. – Почему у меня не получается? – он вновь устремляет свой прожигающий взгляд на отца.
- Фредерик, сынок, я предполагал, что ты не захочешь помочь мне и поучаствовать в моём небольшом ритуале, поэтому мне пришлось дать тебе снадобье, которое подавляет процесс обращения.
- Не зря я тебе не верил… - если бы у Фредерика была шерсть, она бы сейчас встала дыбом.
- Фредерик, постой. – останавливаю я брата, смотря на него мягким взглядом, стараясь смягчить и его. – А в чём заключается ритуал, отец?
- Он достаточно сложный… Но я уже почти всё сделал. Дело остаётся за малым – заверить его. – отец переводит взгляд на стену и вновь возвращает его к нам. – Пора начинать, уже полночь.
- Мы проспали так долго? – удивляюсь я.
- Да. Знаете, оборотни славятся своей устойчивостью к снадобьям и зельям, потому мне пришлось потрудиться, чтобы сварить такой настой, который свалит вас надолго.
- Как ты добр, отец. – поджимает губы Фредерик. – Так в чём же состоит твой ритуал?
Отец не отвечает Фредерику, оборачивается и кидает кому-то фразу, которую я не успеваю уловить. Безмолвно отозвавшись на клич отца, из темноты углов начинают выползать чёрные тени, стелясь по полу, стенам, подползая к нам и забираясь на плиту, на которой мы лежим.
Я сдавлено и почти беззвучно вскрикиваю, начинаю жаться к Фредерику. Ему удаётся сохранять видимое спокойствие, которого так не достаёт мне, но глаза его тоже выражают непонимание, на самом дне его зрачков начинает плескаться паника.
Бесформенный отросток чёрной тени касается меня и волосы встают дыбом на моей голове. Я начинаю лихорадочно бегать глазами от Фредерика к отцу, пытаться убрать своё тело от назойливых хладных прикосновений тьмы и взывая к отцу отчаянным воем:
- Отец, прошу тебя, убери их? Кто они? Пожалуйста, мне страшно, отец! Отец! – я повторяю этот текст раз за разом, пока отец что-то мешает в небольшой ступе, а тени ползут по моим рукам вверх. – Отец, прошу тебя, отец! – повторяю я, не понимая, почему отец не слышит и не хочет слышать меня. – Отец… - воздух в моих лёгких и силы в моей душе иссякают, голова безвольно опадает на грудь, а из горла вырывается сдавленный всхлип.
- Что?... – ошарашено-испуганно спрашивает Фредерик.
Я открываю почти слепые глаза, разнимаю слипшиеся от соли веки и сердце во мне начинает биться ещё чаще от непонимания и шока. Я прислушиваюсь и наконец слышу, что отец почти неслышно что-то шепчет. Слова его незнакомы мне, я не могу их различить и как-то связать с чем-то. От непонимания и напряжения ситуации я начинаю мотать головой. Волосы растрёпываются, пряди чёлки падают на лицо, попадают в глаза, режут их и раздражают. Я беззвучно всхлипываю, вздрагиваю и зажмуриваю глаза. Тени, ползающий по моему телу, достигают головы и шепчут, проникая через ухо в самый мозг, щекоча его и сводя с ума. Речь эта неразборчивая и, по моим ощущениям, не принадлежащая ни к одному из ныне существующих языков. Это какая-то квинтэссенция шуршания чумных крыс в грязных подвалах, хрипов смертельно больного умирающего человека, шелеста вековых деревьев и пения ветра в трубах заброшенного дома. От этого голоса, звучащего десятками разных голосов, хочется биться головой о стену, но слабость и путы не дают мне этого сделать.