- Ты дашь мне пару минут? – спрашивает Табита, участливо заглядывая в мои глаза.
- Д.. Да. – она кивает и встаёт, направляется к выходу из пещеры.
Я вопросительно слежу за ней взглядом, но молчу. Сердце мерно стучит в груди, словно предчувствуя что-то…
Оказавшись на выходе из пещеры, Табита, не оборачиваясь, стягивает с себя свою тонкую светлую рубашку, кладя её на камень. Под её рубашкой не оказывается бюстгальтера. Я наблюдаю, как завороженный, за белой спиной с россыпью родинок, за изящными линиями талии и бёдер, за движениями рук, которые стягивают брюки, отправляя их к рубашке. Когда она остаётся в одних лишь трусиках, я не выдерживаю и отворачиваюсь. Мои щёки горят огнём, а сердце громыхает в груди так, что заглушает голос мыслей.
Проходит какое-то время прежде, чем я позволяю себе осторожно взглянуть в сторону Табиты, но её уже нет на месте и только лишь оставленная на камне одежда говорит о том, что она ещё совсем недавно стояла здесь, обласканная нежным солнечным светом.
Я ловлю себя на том, что глупо и наивно улыбаюсь вслед ушедшей девушке. Меня накрывает волной смущение и хоть в этой пещере уже нет даже волков – безмолвных свидетелей, которые едва ли бы меня осудили, но я опускаю глаза, рассматривая свои руки, ноги, грудь.
Я открываю рот в безмолвном удивлении, когда понимаю, что на моей всё ещё запятнанной кровью груди уже нет зияющей раны. Не веря своим глазам, я поднимаю руки и несмело провожу пальцем по тому месту, где ещё ночью была глубокая колотая рана, а сейчас был лишь светлый шрам, по форме напоминающий молнию.
Я думал, что умру этой ночью от ран и кровопотери и был рад тому, что я испущу дух в окружении собратьев, но вместо этого эта ночь исцелила меня…
- Ау… - слышу тихий вой-скулёж, поднимаю глаза, направляя их на выход из пещеры и цепенею.
Там, в ярких лучах нежного весеннего солнца, стоят две волчицы – матёрая и ещё подросток. Во второй я с лёгкостью узнаю своего ночного проводника, а через пару секунд, когда они подходят ко мне и я могу заглянуть в её ярко-голубые глаза, я узнаю в ней Табиту.
- Таби… - выдыхаю я, кислород резко кончается.
- Ау… - тихо отвечает она и тыкает меня влажным носом в плечо, призывая повернуться.
Я выполняю просьбу и оказываюсь лицом к лицу с матёрой волчицей с мудрыми и немного грустными глазами, в которых читается непередаваемая сила. Я не знаю, что движет мною, наверное, этот тот самый голос крови, что не давал мне покоя долгие семнадцать лет моей жизни, но я протягиваю ладонь к волчице, касаясь её лба, осторожно, немного испуганно провожу по жёсткой шерсти. Руки дрожат, губы дрожат, приоткрываясь и выпуская наружу то самое – самое главное в жизни слово:
- Мама… - шепчу я.
Солёный раствор слёз проливается за край глаз и стекает по щекам, но не опаляет их, не обжигает, а остаётся лишь влажными дорожками самых искренних и важных эмоций, которые душа больше не в силах сдерживать.
- Мама… - повторяю я. Мои щёки мокрые, но я улыбаюсь, неровно и нервно, но улыбаюсь. – Мама? – с оттенком вопроса повторяю я, смотря на Табиту, на мать.
Едва ли сейчас кто-то из них может ответить мне, но матёрая волчица делает то, что становится важнее и яснее всех слов. Она тыкает меня носом в щёку, а потом проводит шершавым языком по моей щеке, облизывая меня.
Я смеюсь и плачу одновременно, когда она проводит языком мне по уху, зализывая волосы и щекоча, по шее, по плечам и груди, стирая следы ночной драмы. Мне щекотно, мне странно, но я сейчас чувствую себя лучше, чем когда-либо! Я чувствую себя маленьким щенком, которого умывает мать, я и есть он…