Можно было бы найти какой-нибудь способ сохранить военно-морские силы в мирное время, если бы мы сочли излишним держать постоянный флот. Если бы купцам давались премии за постройку и использование кораблей, снабженных двадцатью, тридцатью, сорока и пятьюдесятью орудиями (премии должны соответствовать потере в грузе, которую несет купец), то пятьдесят или шестьдесят таких кораблей с несколькими сторожевыми суднами на постоянной службе составляли бы достаточный военно-морской флот, и это не обременяло бы нас неприятностями, вызывающими столь громкие жалобы в Англии, где флот в мирное время вынужден гнить в доках. Объединить усилия коммерции и обороны — вот здравая политика, ибо, когда наша мощь и наши богатства играют на руку друг другу, нам нечего опасаться никаких внешних врагов.
Почти все необходимое для обороны есть у нас в изобилии; конопля произрастает у нас, даже с избытком, так что мы не будем терпеть недостатка в снастях. Наше железо превосходит железо других стран. Наше ручное оружие не уступит никакому в мире. Пушек мы можем отлить сколько захотим. Селитру и порох мы производим повседневно. Наши знания ежечасно совершенствуются. Решимость присуща нашему характеру, и мужество никогда еще не покидало нас. Следовательно, чего нам не хватает? Почему мы колеблемся? От Британии нам нечего ждать, кроме [своей] гибели. Если ее вновь допустят править Америкой, тогда на нашем континенте не стоит жить. Вражда будет возникать постоянно, мятежи — происходить все время, и кто их будет подавлять? Кто захочет рисковать жизнью ради возвращения своих соотечественников под иго чужеземцев? Спор между Пенсильванией и Коннектикутом из-за некоторых незаселенных земель свидетельствует о беспомощности британского правительства и вполне доказывает, что ничто, кроме континентальной власти, не может управлять делами континента.
Другая причина, почему настоящее время наиболее предпочтительно, состоит в том, что чем меньше наша численность, тем больше имеется еще незанятой земли, которая вместо того чтобы быть раздаренной королем его недостойным приспешникам, может быть в дальнейшем употреблена не только на погашение существующего долга, но и для постоянной поддержки правительства. Ни одна нация на земле не имеет такого преимущества.
Так называемое младенческое состояние колоний является доводом не против независимости, а в пользу ее. Мы достаточно многочисленны, будь нас больше, мы могли бы быть менее едины. Над этим вопросом стоит поразмыслить: чем плотнее населена страна, тем меньше ее войска. В численности военных сил древние народы намного превосходили современные. Причина этому ясна: так как промыслы возникают как следствие населенности, они начинают без остатка поглощать внимание людей. Коммерция снижает как патриотический, так и воинский дух. История достаточно учит нас, что самые смелые достижения всегда осуществлялись в период несовершеннолетия нации. С развитием коммерции Англия утратила свое мужество. Город Лондон, несмотря на многочисленность его жителей, сносит постоянные оскорбления с терпением труса. Чем больше люди могут потерять, тем меньше они склонны рисковать. Богачи обычно — рабы страха и подчиняются власти двора с дрожащей двуличностью болонки.
Молодость — вот время посева добрых нравов в нации, как и в отдельных людях. Через полстолетия, быть может, уже будет трудно или даже невозможно образовать единое правительство на континенте. Широкое разнообразие интересов, вызванное развитием торговли и ростом населения, создало бы сумятицу. Одна колония выступала бы против другой. Каждая, будь она в состоянии, пренебрегала бы помощью другой, и пока гордецы и глупцы упивались бы своей мелочной рознью, мудрые горевали бы о том, что союз не образовался раньше. Поэтому настоящее время и есть подходящее время для его установления. Чувство близости, зарождающееся в детстве, и дружба, возникающая в беде, самые прочные и неизменные чувства. Нашему нынешнему союзу обе эти черты присущи: мы молоды, и мы испытали невзгоды, но наше единодушие противостояло трудностям; мы создали памятную эпоху, которой потомство будет гордиться.
Настоящее время является также и тем особым временем, которое бывает в жизни нации лишь однажды — это время становления ее как государства. Большинство наций упустило эту возможность и вследствие того вынуждено было принимать законы от своих победителей вместо того, чтобы создавать их для себя самим. У них сначала был король, а уж потом форма правления, тогда как статьи или хартия государственного устройства должны создаваться сперва, а люди для исполнения этих статей — должны назначаться потом. Пусть ошибки других народов послужат нам уроком, давайте воспользуемся открывшейся возможностью — начать правление с нужного конца.
Когда Вильгельм Завоеватель покорил Англию, он подал ей закон на острие меча; до тех пор, пока мы не согласимся с тем, чтобы наши правительственные кресла были заняты лицами, облеченными законным авторитетом, нам всегда будет грозить опасность, что на это место усядется какой-нибудь удачливый негодяй, который поступит с нами так же, [как Вильгельм]; где тогда будет наша свобода? Где будет наше имущество?
Что касается религии, то я считаю непременной обязанностью правительства защищать всех честных людей, ее исповедующих, и насколько мне известно, никакого другого дела правительству до этого нет. Пусть человек отбросит ту душевную узость, ту эгоистичность принципов, с которыми ханжи всех вероисповеданий так неохотно расстаются, — он тотчас же освободится от своих страхов на этот счет. Подозрительность — спутник низких душ, погибель для всякого здорового общества. Что до меня, то я глубоко верю в то, что различные религиозные убеждения существуют среди нас по воле Всемогущего. Это дает нам больший простор для [проявления] наших христианских добродетелей; если бы все мы думали одинаково, нашим религиозным наклонностям не на чем было бы испытать себя; исходя из этого либерального принципа, я взираю на различные вероисповедания, существующие среди нас, как на детей одной семьи, отличающихся, так сказать, лишь своими христианскими именами.
На с. 43–45 я высказал несколько мыслей относительно необходимости континентальной хартии (ибо я осмеливаюсь предлагать лишь наметки, но отнюдь не планы), и здесь я позволю себе еще раз напомнить об этом предмете: я имею в виду, что хартию должно рассматривать как торжественное обязательство, которое [общество как] целое берет на себя для защиты каждой своей отдельной части, в ее правах, будь ли то вероисповедание, свобода выбора занятий или собственность. Прочное соглашение и верный расчет способствуют долгой дружбе.
Выше я отметил также необходимость широкого и равного представительства, и нет другого политического вопроса, который бы заслуживал большого внимания с нашей стороны. И малое число избирателей, и малое число представителей одинаково опасны. Но если число представителей не только мало, но и неравно, опасность возрастает. Как пример приведу следующий факт: когда петиция участников [Пенсильванской] ассоциации рассматривалась палатой Ассамблеи Пенсильвании, на заседании присутствовали только двадцать восемь членов (палаты); все депутаты от графства Бакс в количестве восьми человек голосовали против нее и, если бы семь от Честера сделали то же, власть над целой провинцией оказалась бы в руках всего лишь двух графств — и подобная опасность грозит ей всегда. Ничем не оправданная затяжка, подобно той, какую создала палата на своем последнем заседании с целью добиться незаконной власти над депутатами этой провинции, должна служить предостережением для всего народа, как выпускать власть из своих рук. Для депутатов был составлен ряд инструкций, чьи разумность и деловитость не принесли бы чести даже школьнику, но, будучи после этого одобрены немногими, весьма немногими, они [эти инструкции] окольным путем были внесены в палату и приняты там от имени всей колонии. Если бы вся колония знала, с каким недобрым чувством эта палата пошла на некоторые необходимые общественные мероприятия, колонисты, ни минуты не колеблясь, сочли бы ее недостойной такого доверия.