Утверждать, что Конституция Англии является союзом трех взаимно сдерживающих сил — просто смешно: либо слова эти лишены всякого смысла, либо заключают в себе грубое противоречие.
Утверждать, что Палата общин контролирует короля, можно лишь при двух условиях:
Во-первых, что королю нельзя доверять, не следя за ним; или другими словами, что жажда абсолютной власти есть недуг, присущий монархии;
Во-вторых, что Палата общин, будучи предназначена для этой цели, или более мудра или скорее достойна доверия, нежели королевская власть.
Но так как та же конституция, которая дает право Палате общин контролировать короля, отказывая ему в налогах, дает затем королю власть над Палатой, позволяя ему отвергать другие ее законопроекты, то это в свою очередь предполагает, что король более мудр, нежели те, которые уже были сочтены более мудрыми, чем он сам. Чистый абсурд!
В монархическом устройстве есть нечто крайне смешное: сначала оно лишает человека источников информации, а затем уполномочивает его действовать в тех случаях, когда требуется высшее разумение. Положение короля отгораживает его от мира, обязанности же короля требуют знать его в совершенстве; таким образом, разные части, неестественно противореча и разрушая друг друга, доказывают абсурдность и бесполезность всего установления.
Некоторые авторы объясняют английскую конституцию следующим образом: король, говорят они, это одно, народ — другое; пэры — это палата для блага короля, Палата общин — для блага народа. Но все это напоминает дом, расколотый семейной ссорой. И хотя слова благозвучны, однако на поверку они оказываются пустыми и двусмысленными; так всегда и будет, что даже прекраснейшее словосочетание, примененное к описанию того, что или вообще не может существовать, или столь непонятно, что не поддается описанию, окажется лишь звучным пустословием; оно может усладить слух, но не может просветить дух, ибо это объяснение оставляет без ответа предыдущий вопрос, то есть — как же король достиг власти, которой люди боятся доверять и которую они постоянно должны сдерживать? Такая власть не могла быть даром мудрого народа, не может власть, нуждающаяся в узде, исходить и от Бога; и однако же конституция предполагает существование такой власти.
Но то, что предусмотрено [конституцией], не соответствует задаче; средства не служат и не могут служить достижению цели, все это дело есть felo de se [самоубийство]; так как больший вес будет всегда нести меньший и так как все колеса машины приводятся в движение одним колесом, остается только узнать, какая власть согласно конституции имеет наибольший вес, ибо она-то и будет править; и хотя другие или часть их могут ей мешать — или, как принято говорить, сдерживать скорость движения, — но пока они не могут ее остановить, их усилия будут напрасны. Первая движущая сила в конечном счете возьмет верх и недостаток скорости восполнит временем [длительностью действия].
Едва ли нужно доказывать, что король представляет собой важнейший элемент английской конституции и что его влияние просто-напросто основывается на том, что от него зависит раздача должностей и пенсий. Таким образом, если мы были достаточно умны, чтобы оградить себя дверью от абсолютной монархии, мы оказались все-таки настолько безрассудны, что ключ от этой двери дали королю.
Предубеждение англичан в пользу их собственного правительства в лице короля, лордов и Палаты общин проистекает в такой же, если не в большей степени от их национальной гордости, что и от разума. Личность, несомненно, находится в большей безопасности в Англии, чем в некоторых других странах; но воля короля является таким же законом на британской земле, как и во Франции; с той лишь разницей, что, не исходя прямо из его королевских уст, она сообщается народу в грозной форме парламентского акта. Ибо участь Карла Первого сделала королей лишь более коварными, но не более справедливыми.
Поэтому, отложив в сторону всю национальную гордость и пристрастие к формам и традициям, надо прямо сказать правду — только благодаря конституции самого народа, но не конституции правительства, королевская власть в Англии не так деспотична, как в Турции.
Исследование конституционных ошибок в английской форме правления в настоящее время крайне необходимо; подобно тому, как мы никогда не можем быть справедливыми по отношению к другим, пока сами находимся под влиянием какой-то преобладающей склонности, точно так же мы не способны на справедливость к самим себе, пока остаемся во власти закоренелого предрассудка. И как человек, привязанный к проститутке, не способен выбрать и оценить жену, любое предпочтение порочной государственной конституции сделает нас неспособными распознать хорошую [конституцию].
О монархии и престолонаследии
Поскольку все люди от природы равны по происхождению, равенство это могло быть нарушено лишь впоследствии, различия между богатыми и бедными вполне можно понять, и не прибегая к таким неприятным и неблагозвучным словам, как угнетение и алчность. Угнетение часто является следствием, но редко или почти никогда — средством достижения богатства. И хотя скупость предохраняет человека от нужды, она обычно делает его слишком робким, чтобы стать богатым.
Но существует другое и более значительное различие, для которого нельзя подыскать ни естественной, ни религиозной причины: это разделение людей на монархов и подданных. Мужской и женский род — это природное различие, добрый и злой — это различия, идущие с небес, но как появился на земле человеческий род, столь превознесенный над всеми остальными и выделяемый подобно некоему новому виду [животных] — этим стоит заняться и выяснить, способствуют ли эти люди счастью или бедствиям человечества.
В ранние эпохи [существования] мира, согласно хронологии [Священного] Писания, королей не было; вследствие этого не было и войн; гордость королей — вот что ввергает человечество в междоусобицы. Голландия без короля больше наслаждалась миром за последнее столетие, чем какое-либо из монархических государств Европы. Древность подтверждает ту же мысль, ибо спокойствие сельской жизни первых патриархов несет в себе нечто отрадное, что исчезает, когда мы обращаемся к истории Иудейского царства.
Царская власть впервые была введена в мир язычниками, у которых этот обычай позаимствовали дети Израиля. То было самое ловкое из ухищрений дьявола для насаждения идолопоклонства. Язычники воздавали божественные почести своим умершим царям, — христианский же мир улучшил этот обычай, воздавая их своим здравствующим государям. Как нечестиво звучит титул "священное величество" по отношению к червю, который при всем своем великолепии превращается в пыль!
Такое возвышение одного над всеми не может основываться на правах природного равенства, оно не может быть также основано на авторитете Священного Писания, так как воля Всемогущего, объявленная Гедеоном и пророком Самуилом, явно не одобряет правления с помощью царей. Все антимонархические части писания обходились и перетолковывались в монархических государствах, но они, несомненно, заслуживают внимания стран, правительствам которых еще предстоит сформироваться. "Воздать кесарю кесарево" — это учение Писания для судопроизводства, а вовсе не поддержка монархического образа правления, так как у иудеев в то время царя не было, и они находились в положении римских вассалов.
Около трех тысяч лет прошло с тех пор, как Моисей объяснил сотворение мира, прежде чем иудеи в своем национальном заблуждении стали домогаться царя. До этого их форма правления (за исключением особых случаев вмешательства Всемогущего) была своего рода республикой, управляемой судьей и старейшинами племен. Царей у них не было, и считалось грехом присваивать этот титул кому-либо, кроме Царя Небесного. Если человек серьезно поразмыслит над идолопоклонством, предметом которого являются королевские особы, ему не придется удивляться, что Всемогущий, всегда ревниво оберегающий свою честь, не одобрил форму правления, столь нечестиво посягающую на права небес.