Он говорил сам с собой, ни словом, ни жестом не адресуясь к сыну, словно уже исключил его из сферы своего внимания. Ещё день назад это сильно уязвило бы Кира, но сейчас ему было безразлично. Точка невозврата была пройдена, не осталось ни любви, ни ненависти – только холодный выверенный расчёт: выждать время, выработать долговременную стратегию, не позволить себя сломать. И защитить Шав. Кир впервые за долгий день вспомнил о ней, и на сердце потеплело. Он уже знал, что любит её. Юношеское стеснение ушло, уступив место уверенности. Именно здесь и сейчас, только что он дал имя своему тяготению к Шав. Она была центром его мира, дарительницей тепла и света – и, стоя на пороге гибели целого мира, являясь, по сути, проводником его смерти, он не мог не тянуться к источнику жизни. Предстоящее и неизбежное уничтожение тяготило его, мысли путались, он страстно желал уйти, оказаться где угодно, но подальше отсюда. Внезапно он ощутил волну всё нарастающей вибрации, которая будто вынесла его из тела. Без всякого удивления, более того, безразлично он смотрел со стороны на себя, застывшего, с отсутствующим взглядом, на Аш-Шера, громоздящего на развёрнутом перед ним экране интелькома длинные формулы расчётов, на маленькую безмятежную планету, плывущую по привычному маршруту в новый день, который для неё наступает в последний раз. Он, бестелесный, медленно расширялся, раздвигая границы собственных представлений, – до тех пор, пока не вышел из Сферы чужого творения. Переход оказался мгновенным и настолько естественным, что Кир ничуть не удивился, увидев полупрозрачную Сферу со стороны. После, мысленным усилием в доли секунды отдалившись на огромное расстояние, он увидел, что Сфер очень много. Начал считать и сбился на второй сотне. Сферы выглядели не крупнее ягод. Кира поразило, насколько же они похожи на виноградную кисть. И, развивая аналогию, отстранённо отметил, что виноградинки-Сферы находятся в разной степени зрелости: одни светились опалово, как Сфера Аш-Шера, другие наливались зрелой синевой, а отдельные, находящиеся на конце воображаемой кисти, выглядели почерневшими и сморщенными – видимо, их творцы окончательно забросили свои детища либо ушли в нерукотворный мир. Вся эта огромная, но выглядящая сейчас для Кира игрушечной, «гроздь» была заключена в ещё одну матовую полупрозрачную сферу.
Он ощущал себя странно, двояко: с одной стороны понимал, что с ним происходит нечто из ряда вон выходящее, а с другой – осознавал, что подобное совершенно нормально и когда-то давно уже происходило неоднократно. Он чувствовал в себе новую, дерзкую силу, право на свершение – но чего? Для полного понимания у него пока не было знания. Кир отвернулся от «виноградной кисти» сотворённых элоимами миров и посмотрел.Тьма, окружающая его, вернее, вмещающая его, несущая в себе, была полна образов и понятий – но лишь малая часть увиденного была доступна. Он чувствовал, что вибрирует, точно струна, от сильнейшего ощущения скорого открытия. Вслед за этим пришло знание: он может воплотить любой образ, дав ему имя.
И тогда он подумал: падма. Кир не знал, что это значит, слово пришло само. Кажется, он слышал его в колыбельных Шав?.. Не важно. Слово повисло в воздухе, неопределенное, медленно вспоминающее себя: сперва в виде зерна, потом – бутона, а после... Кир замер. Огромный розовый цветок, находящийся одновременно и в Кире, и в пространстве вокруг него, неспешно разворачивал тугие каплевидные лепестки. Кир ощутил, как замедляется время. Прежде чем остановиться окончательно, оно содрогнулось – и мир, сбрасывая остатки иллюзий, вместе с ним. И тьма стала Светом. И вернулась вечность. И раскрылся бутон. И лотос расцвёл.
Кир заворожённо смотрел на цветок, который ритмично пульсировал, словно гигантское сердце. Бессчётные лепестки неспешно открывались слой за слоем, от нижних к верхним. Уже раскрывшиеся плавно загибались книзу и образовывали полусферу, в то время как верхние были ещё плотно сомкнуты, хотя сквозь них уже пробивался тёплый золотой свет. Кир, ощущавший, что является одновременно и участником события, и причиной, его породившей, трепетал от предвкушения чуда.
Но когда лотос раскрылся полностью, а лепестки соединились в опалово отливающую полусферу, из центра которой вверх и вниз ударил столб золотого света, Кир понял, что всё только начинается. Часть света в центре лотоса сгустилась в сияющий овал. Однако это продлилось недолго, первородное яйцо постоянно расширялось и сужалось, и то и дело наливалось ослепительным жарким светом, который ощущался болезненно, как лёгкий ожог. После яркой вспышки оно обретало молочный, с голубоватыми переливами, цвет, и излучало невероятно притягательное тепло, к которому Кир тянулся неосознанно, как младенец к материнской груди. Но вслед за лаской снова приходила боль, вспышки-пульсации становились всё чаще, и вскоре и яйцо, и сам лотос мерцали уже непрерывно и обжигающе. Кир не мог прекратить это, как и не мог сказать, сколько продолжалось действо, поскольку и он, и настоящий мир уже находились вне времени. Он чувствовал, что происходящее бесповоротно меняет его, а боль, в которой он сейчас пребывает, – необходимый проводник на пути изменения, и вскоре закончится. В самом деле, Кир её уже почти не ощущал, поскольку сам начал мерцать с той же частотой, что и светящееся яйцо. И когда оболочки яйца рассыпались, будто рой золотых пчёл, а потом расположились в пространстве в форме гигантских спиралей, облачных скоплений, эллипсов, а то и вовсе фантасмагоричных фигур, Кир нисколько не удивился.
Какое-то новое, пока безымянное и не принадлежащее словам знание наполняло его. Он понимал всё, что происходит сейчас, знал, что было до Света, и знал, что будет после, но даже под угрозой потери Шав не смог бы ничего объяснить. Слова для нового знания пока не родились.
Лотос, не изменивший первоначальной структуры, медленно вращался на оси золотого света, озаряя молочно-белый океан радужными всполохами. Во время одного из поворотов Кир заметил, что в середине цветка кто-то сидит. Поза сидящего – со склонённой головой и руками, опущенными на подогнутые в коленях, широко разведенные и странно выгнутые в бёдрах ноги, – поначалу изумила Кира, но в памяти вспыхнуло белым цветом понимания вновь открытое слово «падмасана», и он улыбнулся. Действительно, как же ещё можно сидеть в лотосе, если не в позе лотоса? При завершении нового витка цветок замедлился, и Кир сумел рассмотреть сидящего более подробно. Им оказался мужчина, одетый в белые, расшитые золотым орнаментом одежды свободного кроя. Тёмные длинные волосы были убраны в замысловатую причёску, которая открывала высокий лоб со странной шишковидной выпуклостью в центре. На лице блуждала безмятежная улыбка, глаза были закрыты – казалось, он спал. Но тут мужчина неожиданно резко поднял вверх правую руку, раскрывая ладонь знаком приветствия, – и иллюзия рассеялась. Кир ощутил, что узнан, признан и принят. Сидящий поднял вторую руку, поднёс обе к лицу – и снял его легко, как маску, но на месте удалённого лица тут же проявилось новое: исполненное уверенности и сдержанной силы. Ставший не нужным покров рассеялся сонмом золотистых тающих точек. Однако и второй лик надолго не задержался, повторив судьбу предшественника. Третий лик, лукавый, смеющийся, синекожий, исчез по мановению ладони, уступая место звероподобно оскаленной личине. После были явлены и боги, и звери, и люди в таких количествах, что Кир, ошарашенный представленным многообразием, не сразу осознал, что видит перед собой Шав.
Он улыбнулась, от чего всё существо Кира сладко затрепетало, открыла глаза и округлила рот для нового Слова...
Глава 8
– Ки-и-ир! Киииир!!! Да очнись же, молишься ты, что ли?! Олух! Приди в себя, иначе врежу, мало не покажется! Держи, не урони! – Кир, ещё не вернувшийся окончательно, с трудом осознающий происходящее, ощутил в руках холодную металлическую трубку и сжал её.
– Труби, идиот! – Кир, таковым себя и ощущая, поднёс к губам медный, местами погнутый мундштук и резко выдохнул. Труба издала неприличный петушиный хрип. Он с трудом сдержал нервный смешок и попробовал снова. Получилось ещё хуже: куда длиннее и непристойнее.
Отец мгновенно налился желчью:
– О-о-о, послало небо наследничка! Бездарь, простое дело доверить нельзя! Дай сюда, покажу, как надо!