Аш-Шер удовлетворённо хмыкнул, откинулся на спинку кресла и впервые за долгий вечер посмотрел на сына.
– А ты изрядно изменился. М-да. Замять историю с «минус-полем», видимо, не получится. Ладно, разберусь. Устал? – голос его звучал сухо, но злости в нём не ощущалось. Скорее, привычное уже равнодушие, такое же дежурное, как и последний вопрос. Кир, уверенный в том, что отец сейчас перейдёт к другой теме, решил не отвечать – и не ошибся. – Раз устал, так давай, ноги в руки – и домой. Портал я тебе, так и быть, провешу, ты ж наверняка ни единого знака не помнишь – хотя я тебе всё показывал!
Кир, прекрасно помнивший, что Аш-Шер, напротив, ничего подобного не показывал, возражать не стал – какая разница, что отец говорит и думает на его счёт? Поднялся на ноги, одёрнул складки нелепой архаичной рубахи, обронил сухое: «Я готов», и вышел из капсулы. Активировал «крылья», ввинтился в чёрную пустоту, на которой только тускнеющее, оставшееся для Кира безымянным светило немного разгоняло мрак вокруг многострадального Фаэра. Планету окружало плотное одеяло серых удушливых туч – разверзлись хляби, но местами ещё видны были яркие вспышки – неутихшие вулканы до сих пор клокотали яростью нового бога.
«... Ашштер любящий, надо же! Бедные выжившие фэйрин, вы ещё позавидуете мёртвым...».
Глава 9
Торопясь вернуться к делам насущным, отец держался сухо. Всучил трубу и кое-что по мелочи (по его же меткому выражению, «бутафорский хлам»), провесил портал, проследил за обратным прохождением синхронизации и был таков. Впрочем, Кира его ненавязчивость нисколько не опечалила. Присутствие отца теперь очень тяготило, а необходимость выражать послушание, когда внутри бушевали бури, становилась всё более трудновыполнимой. Кроме того, внезапно начали болеть руки и ноги, словно кости решили сполна воздать за насилие ускоренного роста. Кир, входя в поле временной синхронизации, не без труда подавил паникерские мысли – чтобы через доли секунды выйти, стиснув зубы. Неизмененным. Девятнадцатилетним то есть. Немыслимо. Три года жизни, которой не было. Запоздалая реакция накрыла юношу, но концентрические круги гипер-портала уже расширялись, наплывая друг на друга, перетекая, вибрируя – выключая осознание, лишая воли.
В сфере адаптации было темно, но глаза быстро перестроились на ночное, пусть и весьма ограниченное в плане обзора зрение, и Кир без опаски пошёл вниз. Правда, запнулся на последней ступени и едва не свалился, запутавшись в ногах. Кости и мышцы ныли по-прежнему, хотя и не так сильно. Он странно себя чувствовал – словно примерил чужой костюм на пару размеров больше нужного. Вне невесомости ощущение чужеродности собственного тела явило себя во всей красе – движения стали неловкими, деревянными, каждый шаг приходилось словно бы мысленно «проговаривать».
– Что, в «минус-поле» попал? Как ты себя чувствуешь, сам идти можешь?
Голос, раздавшийся из темноты, заставил Кира вздрогнуть. Он разом утратил нить, удерживающую тело в равновесии, и замер, чтобы не упасть.
– Кто здесь? Кто со мной говорит? Это частная территория, у вас нет права находиться тут!
– Тише, не нервничай, всё хорошо, я сейчас объясню! У меня есть допуск, иначе как бы я попал сюда, сам посуди. Выслушай меня, пожалуйста. Тебе наверняка знакомо мое имя. Я – Аб-Нус.
Кир покачнулся. Аб-Нус! Неудачливый практикант отца, бывший творец мира Фаэра, создатель фэйрин... Что ему нужно, зачем он здесь?
– Прошу, ни о чём не беспокойся, у меня нет намерения причинить тебе зло. Я только хочу спросить. Понимаешь? Только пара вопросов – и я уйду, больше ты меня не увидишь. Позволь, я подойду ближе. Смотри, прямо смотри, вот я, видишь? Руки мои пусты, читай намерение, я откроюсь – убедись, что я чист. Только пара вопросов, и я исчезну. Можно, подойду ещё ближе?
Кир кивнул: да. Он уже взял себя в руки. В конце концов, если бы Аб-Нус хотел убить его, то давно бы это сделал.
Аб-Нус, в полной темноте воспринимаемый больше как контур, набросок, сделал несколько шагов навстречу и обрел объём. Он был высок и строен, – что являлось скорее нормой, чем исключением, – и ещё пару дней назад мог бы смотреть на Кира сверху вниз, но сейчас они оказались уже вровень. Лица его Кир почти не видел, скорее, угадывал, но чувствовал кожей, с каким внутренним напряжением смотрит на него визави.
– Что ты хочешь узнать? – голос Кира звучал твёрдо, без недавней подростковой писклявости, проявлявшейся в минуты волнения. – Учти, что я знаю не больше, чем положено ученику моей ступени. И ничем не обладаю – по той же причине. Зачем я тебе понадобился?
Аб-Нус улыбнулся – Кир по-прежнему не видел, но уже очень хорошо чувствовал его эмоции.
– Ты знаешь очень много, просто ещё не открыл это. А всё, что ты знаешь – твоё по определению. Так что и обладаешь ты очень многим. Скоро твоё время придёт. Но сейчас речь о другом. Мне нужно знать, что происходит на Фаэре. Фэйрин... живы? – последнее слово Аб-Нус резко выдохнул, словно боялся им задохнуться.
Повисла пауза. Кир, по необъяснимой причине уже испытывавший к Аб-Нусу симпатию, не хотел становиться недобрым вестником. Но вопрос был задан и требовал ответа.
Он зачем-то зажмурился (хорошо, что не видно!) – после, ругая себя за детские реакции, открыл глаза, кашлянул и сказал, стараясь, чтобы голос звучал уверенно:
– Мало выживших. Пара тысяч в лучшем случае. Мне очень жаль. Я пытался его остановить, но... Я действительно пытался... – тут голос предательски дрогнул.
Аб-Нус пошатнулся, как от удара, и судорожно выдохнул. Кир с напряжением ждал его ответа. Он чувствовал боль, волнами исходящую от Аб-Нуса, и испытывал к нему острейшее сочувствие, но слов для выражения этого состояния не находилось. Аб-Нус, запустив пальцы в волосы, покачивался из стороны в сторону и едва слышно шептал что-то неразборчивое. Напрягая слух, Кир вслушался. Из невнятного бормотания, как скалы из густого тумана, проступили слова: «...гор танг... алия ланс... кусс сорг... венти маро... дети, дети...». Имена! Аб-Нус звал по именам маленький народ, пытаясь оживить их хотя бы в своей памяти. Кир, подчиняясь порыву, шагнул вперёд и обнял Аб-Нуса.
– Прости. Я до сих пор не знаю, как мне с этим жить.
Комок в горле мешал говорить, Кир откашлялся – и замер, ощутив, что Аб-Нус плачет – горько, безутешно. Беззвучно. Его выдавали только трясущиеся плечи. Но эмоциональная волна, исходящая от него, буквально кричала о непереносимом горе.
– Прости... прости…
Кир повторял слова прощения, осознавая, насколько бессильны сейчас любые слова. Но ничего, кроме них, не было. Пространство растворилось в кромешной темноте. Даже внутренний датчик времени, до сих пор исправно отщёлкивавший в его голове размеченные секунды, минуты и часы, замолчал – возможно, что и время исчезло, поглощённое бархатной тьмой, царящей вокруг. Всё было не значимо. Кир, потеряв внешние ориентиры, внезапно ощутил родство с Аб-Нусом – настолько близкое, что мог бы читать его мысли. Впрочем, именно сейчас Аб-Нус не мыслил – целиком поглощённый острейшей болью, он переживал потерю. Кир деликатно отстранился, прерывая контакт. Аб-Нус прерывисто вздохнул, пару секунд помолчал и сказал:
– Спасибо. Я не виню тебя. Слишком хорошо знаю Аш-Шера, могу представить, как всё было. Смешно... Он обещал мне, что не тронет фэйрин, проведёт «мягкую» реформацию: морализация, лёгкий адресный гипноз, стандартный набор «чудес». Это вполне реально, просто затратно по времени. Год жизни элоима в режиме наблюдения плюс десяток временных синхронов в общей сложности на пару наших часов. Всего лишь год и пара-тройка часов! У фэйрин тысячи лет прошли бы, они бы безболезненно, постепенно менялись. Они непременно поддались бы, это же дети по сути, им нравятся... нравились новые игры. – Аб-Нус запнулся. Кир испугался было, что на этом он и остановится, но Аб-Нус продолжил: – И я, дурак, поверил. Поверил, что Аш-Шер пожертвует годом своей жизни там, где может обойтись неделей. Я же не мог не отдать Фаэр, понимаешь? Он загнал нас с отцом в ловушку. Мы планировали, что Фаэр станет экспериментальным миром. Я добровольно принял роль всеэлоимского придурка, позорящего доброе имя Нус-Тара, а отец взял на себя регулярные энергетические вливания в эксперимент – я же не мог «собирать», фэйрин не знали «божьего страха». Отец давно не вёл собственные проекты, поскольку осознал, насколько безнравственно такое... «творение». Он консультировал стажёров и начинающих демиургов, его репутация и опыт были всегда востребованы. Если бы нам удался первоначальный план, и отец стал моим куратором, мы бы довели проект до конца, и его результаты подорвали бы гнилые основы элоимского устройства. Но Совет, несмотря на первичное согласие, отклонил запрос отца и назначил моим куратором Аш-Шера. Я только недавно узнал, что твой отец давно приметил Фаэр и делал всё, чтобы подобраться к миру поближе. Он заблокировал вливания отца, энергодефицит очень скоро стал очевидным. Несколько кураторских докладных в Совет – и конец. Когда всё вскрылось, отец хотел выкупить Фаэр, но Аш-Шер шантажом вынудил его отступить. Я сам уговорил отца отказаться от дальнейших попыток – если бы Аш-Шер выступил на Совете и раскрыл его участие в проекте, это означало бы крах всего, чего достиг отец. Я подписал отказ от Фаэра, отдал его за символическую цену. Единственное, о чём просил – позволить мне провести реформацию. Временны́е потери меня не пугали, я бы и не одним десятком лет ради них пожертвовал. Но Аш-Шер отказал мне и в этом. Сказал, что «без сопливых гололёд». Я ничего не понял, если честно. Ты понимаешь, что значит это выражение? Хотя… Какая разница?