Разбушевавшийся белк скакал по Киру, разрывая прочные сплетения травы и вместе с ними – нити тяжелого дурманного сна.
Возвращаться из блаженного небытия не хотелось, но зверь не оставлял в покое: орал на ухо, тормошил, а пару раз даже нешуточно цапнул зубами за руку.
– Вставай, говорю, балбесина-а! А-а-а!!! Па-а-адъём!
«Голова кружится, а тут ещё этот орёт…». Кир медленно сел. Нити травы, прилипшие к спине и рукам, оборвались с печальным звоном.
– Очухался? Не сиди, поднимайся и топай! Топай-топай, говорю! Отсюда – и подальше. Раз ты в боги не возжелал, то этому миру больше нечего тебе предложить, кроме забвения.
– Куда топать-то? – Кир взлохматил волосы и ожесточённо потёр область трапеции, желая поскорее избавиться от противной тяжести в голове.
– А не знаю. Вали, короче, куда-нить, а то, тцц, тебя тут переварят очень скоро. У дуба корни знаешь какие – у-у-у-у! – Йолупень опасливо оглянулся. – Давай, молодняк, двигай, в движении – жизнь. Тутошний мир для постоянного проживания не приспособлен. Сюда уставшие от вечной жизни боги приходят спать. Обычно навсегда. Я прям щас умотаю в верхние миры. С собой не зову, потому как нигде особо не задерживаюсь. Подружку свою разыскиваю. Она по дурости в один из тех миров, которыми боги играют, запрыгнула, а выйти сама не может, тетёха. Говорил я ей, не слушай неспящих, держись от них подальше! Но разве ж они нас слушают? – Белк раздражённо взмахнул хвостом и подытожил: – Бабы – дуры. Она в историю вкрячилась, а я которую вечность подряд когти стачиваю, лазейки процарапывая. А только что ж делать, когда люблю её? Пусть и дурында – но моя.
Белк выдал серию диких прыжков – нервное возбуждение в нём уже переливалось через край – и заорал как оглашенный, тыча в небо когтистым пальцем:
– Опаа!! А что я говорил? Чуйка опять не подвела! Пора валить, пора!!
Кир едва успел перевести взгляд вверх, как звезда, качнувшись вправо-влево, будто запущенный маятник, резко рухнула за горизонт, и на мир навалилась кромешная тьма.
Йолупень верещал что-то невразумительное, накручивая градус собственной паники, но, судя по удаляющемуся звуку, двигался рассудочно и целеустремлённо – в сторону родимого дуба-защитника. Кир, ориентируясь на его визги, прокричал вслед:
– Рыжий, спасибо за всё! Подругу в мирах Эл Хима поищи!
Издалека донеслось:
– Спасибо, братан! Век не забуду-у-у!
Ох, и шебутной же! Кир покачал головой и улыбнулся.
Пришла пора поразмыслить, что же делать дальше.
…Где ещё так хорошо думается, как не в безоговорочной темноте и полном одиночестве?..
Любая дорога состоит из направления и цели. Но цель всё-таки важнее, и она у Кира была. Он искал человека – а может, выход из себя? Себя в других людях? Других людей?
Он искал.
…И они пришли.
Сначала появились звуки. Вкрадчивые, себе на уме. Мерное шуршание травы. Долгая пауза. Едва слышный шёпот – странный, щелкающий говор, какой-то птичий. Шорох одежд. Крадущиеся шаги маленьких ног. И наконец, тяжёлое дыхание – близко, совсем близко.
Когда он понял, что окружён, было уже поздно.
Багровые шары в их руках зажглись разом – все тринадцать. Вязкий потусторонний свет не разгонял тьму, но хотя бы разбавлял её до грязно-серого цвета. Стоящие вокруг Кира оказались малы ростом, едва ли ему по пояс. Тела их скрывали чёрные плащи в пол, но отброшенные назад капюшоны позволяли видеть лица. Все они выглядели вызывающе уродливыми, и каждый в своём уродстве был неповторим.
Один из них, державшийся особняком от прочих, горделиво смерил Кира взглядом и забасил, обращаясь к соплеменникам:
– Обратите внимание, братья: потерялся, но пока не потерян. Досадное упущение. Наставим юношу на путь истинный?
Карлики энергично закивали головами.
– Кто вы? – Страха Кир не чувствовал, но тягостное ощущение появилось.
Гордец ещё выше задрал нос и важно повёл головой, демонстрируя орлиный профиль. Глаза его смотрели холодно, а глубоких глазницах густели тени, выдающие снедающую карлика страсть. Он поднял зажатый в короткопалых ладонях шар и сказал:
– Мы – носители света. Это же очевидно. Меня зовут Вельз, и я решаю всё.
От внимательного взгляда Кира не укрылось, как один из карликов, сухопарый и узколицый, скривил губы в секундной гримасе. Вельз тоже это заметил, глаза его недобро сузились, а ноздри, напротив, раздулись. Он отрывисто гаркнул: «Ляд!», и тощий карлик мгновенно съежился.
– Тщеславный дурак! Считай, что это последнее предупреждение!
Ляд покорно кивнул, опасаясь смотреть Вельзу в глаза.
Предводитель уродцев картинно развёл руками:
– Увы, персонал нужно контролировать денно и нощно, такова цена власти. Однако, лирику прочь. Поговорим о твоих ближайших перспективах. Ты отстал от своего света и теперь пользуешься нашим – значит, наш должник. Предупреждаю, что догнать тот свет ты не сможешь. Ну, разве что найдёшь новый. Но это вряд ли. Так что прислушайся к тому, что я скажу.
Карлики – все, кроме Вельза, принялись медленно ходить по кругу, бормоча едва слышно: «…должниик…прислушаайся…прислушаайся…потерян…свет у нас…у наас…должниик…». Шары в их ладонях мерно мерцали в такт шагам.
Внезапно навалилась апатия, душная, смердящая безнадёжностью.
Кир потряс головой, изгоняя наваждение. Посмотрел на Вельза в упор:
– Выслушаю. Но прислушиваться или нет, решу сам.
Физиономия Вельза искривилась в саркастической гримасе:
– Ох-х. Каакой большоой мальчик! Возможно, ты даже знаешь, куда и зачем идёшь?
– Знаю. Чувствую.
– Так знаешь или чувствуешь? Одно другому не равно, знаешь ли.
– Сначала чувствую. Потом знаю. Сейчас уже чувствую. Значит, скоро буду знать.
Вельз язвительно ухмыльнулся:
– Я ошибся. Ты не большой, ты смешной мальчик! Что ты знаешь о чувствах, ребёнок! Вот они чувства, смотри! Зайздро!
По щелчку его пальцев хоровод замер, и из круга вышел тощий карлик с болезненным блеском в косящих глазах. Желчный цвет лица и мелко дрожащие руки, пальцы которых были сведены на манер птичьей лапы, могли бы рассказать о многом, но Кир не особо преуспел в физиогномике.
Вельз царственно повёл рукой, указывая на Зайздро:
– Зависть. Прекрасное чувство, очень хорошо стимулирует. С ним можно горы свернуть! Зайздро, ты отлично простимулирован, я надеюсь?
Карлик низко поклонился:
– Благодаря гордыне, повелитель!
Вельз отослал его взмахом руки.
– Рогай!
Крепко сбитый уродец с воинственным лицом решительно сделал шаг вперёд.
Гордец продолжил:
– Гнев. Согласись, он привносит в скучную обыденность массу неожиданных сюрпризов. – После, слегка понизив голос, добавил словно бы только для Кира: – Рогай, к сожалению, не очень умён, но зато скор на реакцию.
Рогай набычился, но, повинуясь взгляду повелителя, вернулся в круг, где и выместил раздражение увесистой затрещиной первому подвернувшемуся под руку. Неопрятный, похожий на квашню карлик с длинным унылым лицом моментально накуксился и заныл, потирая затылок. Он был настолько неприятен, что даже взгляд на него вызывал тоскливую дурноту.
– А, кстати! Мокуль! – Вельз указал на ушибленного. – Уныние! Дивное чувство, с ним никогда и ничем не будешь доволен. И вот, с ним по соседству, взгляни – Охер. Равнодушие. Очень удобно, живёт себе с краю, добропорядочно и прилично, никуда не лезет, не мешает. Побольше бы таких.
Охер бесстрастно глянул на стенающего соседа и отвернулся.
– А, или вот ещё! – Вельз вошёл во вкус. – Бруто, наш дорогой Бруто, соль земли – причём в буквальном смысле! Кровь и соль ведь едины. Жестокость. Да на его широких плечах, можно сказать, мир держится!
Атлетически сложённый Бруто довольно осклабился и пролаял:
– Служу гор-р-рдыне!
Вернувшись в круг, он выписал увесистый пинок тщедушному карлику, случайно занявшему его место. Тот отскочил в сторону, мелко дрожа. Рядом стоящий угрюмец с волчьим взглядом склонился к нему и принялся нашептывать что-то на ухо.
Вельз угрозно покачал пальцем:
– Эшта, оставь свои фокусы, Мельк слишком труслив, чтобы мстить. Однако ход твоих мыслей мне нравится. Когда Сатта научит тебя виртуозно лгать, цены тебе не будет. Сатта, займись им.