— Как быть с вертолетом?
— Пусть местные снимут с него лопасти и элероны. Из фюзеляжа выйдет славная закусочная с шиш-кебаб.
— Столько возни! — проворчал Старлиц. — Что, если я откажусь?
Телефон зловеще смолк. Через некоторое время Тим проговорил:
— Насколько я понимаю, Старлиц, ты не очень любишь видеокамеры.
— При чем тут это? — насторожился Старлиц.
— Как ты отнесешься к тому, что сверхчувствительная орбитальная камера стоимостью в сорок восемь миллионов долларов, рассылающая кадры по всему миру, сфокусируется лично на тебе?
— Только не это! — быстро ответил Старлиц.
— Ты превратишься в щепотку сажи, приятель. Тебя развеет легким ветерком, как в мультиках Industrial Light and Magic [91].
— Я все понял, Тим, и все сделаю.
— Вот это другое дело.
— Он нам заплатит? — с надеждой спросил Виктор.
— Nyet! — рявкнул Старлиц по-русски.
— Вот дерьмо! Так я и знал.
Неприятное присутствие Тима стало действовать Старлицу на нервы. Ему не терпелось покончить с тематическим беспорядком, вернуться в предсказуемый мир, перестать решать глобальные проблемы.
— Чем еще мы можем тебе помочь, Тим?
— Сейчас скажу. — Тим заглушил высокие частоты и перешел на шепот. — Я немного придвинусь, чтобы меня не услышал ребенок… Вот так. Расскажи мне о Бетси Росс. До чего она хороша! Как у нее с оральным сексом?
— Спроси ее сам.
— Но ты ведь знаешь? Я превращаю ее в знаменитость на alt точка nude точка celebrity. Бетси будет звездой alt точка binaries точка erotica точка voyeur. Я уже убрал экранную заставку с Моникой Левински и заменил
ее Бетси. — Том вздохнул со всей искренностью, на которую была способна его плоская душа. — Настанет день, когда я смогу к ней прикоснуться!
— Почему это тебя так беспокоит, Тим? Бетси Росс мечтает переспать со всем миром. Это как будто не подразумевает сильной разборчивости.
— Я же работаю на правительство, дубина! На этой службе не сколотишь состояние. У меня нет сверхдоходных акций интернет-компаний, я не миллионер, не связан с коммерцией. Что я могу предложить такой горячей штучке, как Бетси?
— Власть.
— Действительно! — обрадовался Тим. — Как я сам не додумался? Отлично. Ну, пока! — И связь прервалась.
Престарелые киприоты, доживавшие свой век в деревне, не слишком удивились появлению Виктора и Стар-лица. Еще меньшим оказалось их удивление, когда Старлиц изложил свое намерение. Местные жители были рады помочь, но вопросов не задавали. Дед в жилетке завел дряхлый ковшовый экскаватор и молча указал на ближайшую лимонную рощу.
Пока бабушка в платке поила Зету лимонадом, Виктор и Старлиц заехали на дребезжащем агрегате в сад. Там их взору предстал длинный ряд заросших холмиков разной давности и размеров.
Это были без вести пропавшие. Люди, легшие в эти могилы, слишком далеко ушли от турецкого повествовательного консенсуса, как его представлял себе Оз-бей: кто в коммунистическую партию, кто в курдский национализм, которому не полагалось существовать, кто в жертвенный шиитский культ. Этим они подписали себе негласный смертный приговор. Им не полагалось некрологов, могильных камней, слез безутешных близких. Вообще ничего.
— Ты когда-нибудь работал на экскаваторе? — спросил Старлиц Виктора.
— Нет.
— Хочешь научиться?
— Я что, похож на крестьянина?
— Ладно, хвастунишка, будешь подтаскивать трупы.
Виктор и Старлиц трудились почти до темноты. Старлиц оказался мастером могильного дела: он выкопал в саду второй ровный ряд могил.
С наступлением вечера картина бойни, устроенной Озбеем, изменилась. Трупы солдат не ожили, ибо это было бы слишком. Наоборот, они коченели и на глазах теряли недавние лихие позы, все больше приобретая вид нормальных жертв кровавого боя. Вместо аккуратных круглых дырочек в местах расположения жизненно важных органов появились раны, оставленные пулями, рвущими человеческую плоть. Оказалось, что на вылете пули выдирали клочья мяса, а перед этим гуляли внутри тел, дырявя внутренности и дробя кости. Картину завершали чудовищные гидростатические кровоподтеки. Ободрить это зрелище не могло, но оно означало, что труд Старлица и Виктора не напрасен: аномалия исчезала, вместо нее утверждалась банальность. Система снова стала функциональной.
На закате беззубая бабка догадалась принести им баранины, молока и лепешек. В деревне жили сердобольные люди, им нельзя было отказать в гостеприимстве.
— Как вы можете есть? — спросил Виктор. Его испачканные землей руки мелко дрожали.
— Проголодался от тяжелой работы. Физический труд преобразил не только убитых, но
и Виктора. Теперь его можно было принять за юного, но уже успевшего опуститься наркомана: модная рубашка превратилась в измызганную робу, изящные ботинки лопнули по швам, на коже краснели комариные укусы и прыщи. Он сам не заметил, как потерял один зуб.
— Я не должен этим заниматься, Старлиц. Я не для этого создан. У меня в жизни другая роль.
Старлиц присел на корточки. Счастья он не испытывал, но настроение стало гораздо лучше.
— Братская могила, привыкай. В двадцатом веке они появлялись без счета.
— Может, вас это устраивает, а меня нет! У вас вид могильщика. И замашки могильщика. Вы превратились в какого-то тролля. Только посмотрите на себя! Вы смахиваете на отродье, прячущееся под мостами и нападающее на невинных людей. Меня от вас тошнит!
— А что, мне нравится на самом дне жизни. Приятно сознавать, что у системы еще сохранилось каменистое основание. Даже в 1999 году.
— Почему мы зарываем людей, которых угробило это чудовище Озбей? Я даже не смог похоронить своего любимого дядю! Зачем мне заниматься грязной работой на дурацком турецком острове? Где мой гордый дух? В Югославии герои славяне выходят на мосты и дружно поют, бросая вызов натовским воякам!
— Ты ошибаешься, парень. В Югославии все в точности как у нас с тобой здесь, только в еще большей степени.
— Нет, Югославия — маленькая отважная страна, она отстаивает свою честь в борьбе с наглым агрессором!
— Отстаивает честь, сжигая документы и воруя номерные знаки?
— Слушайте, Старлиц, вы должны взглянуть правде в лицо. Нас принудили к мерзкому, подлому делу. Озбей и Тим действуют заодно, вопреки разуму, традициям, всем понятиям. Мы не должны допустить исторического унижения! Надо объединиться и бороться против жестокой всемирной диктатуры одной стороны!
Старлиц безразлично зевнул.
— Просто тебе противен честный труд.
— Спасем живую душу нового века! Нельзя позволить, чтобы великая православная система, наследница угасшей Византии, оказалась зажатой между мусульманами и НАТО и раздавленной ими. Славянский мир — единственный настоящий мир во всем мире!
Старлиц выпрямился и оперся о заступ.
— Что конкретно ты предлагаешь? Объясни.
— Мне опасно оставаться на Кипре. Я должен покинуть этот остров, прежде чем Озбей вернется и убьет меня. Этого не избежать. В Белград, под бомбы, мне не хочется, но я серьезно подумываю о Будапеште.
— Не пропусти вечернее представление, Виктор. Как только мы зароем последний труп, я спалю эту спортшколу Озбея. Уверен, ты никогда не любовался настоящим искусством поджога. Полезная наука, ее стоит перенять.
— Хватит болтать как грязное животное, Старлиц! Я вижу славное будущее — видение посетило меня внезапно, когда мы складывали украинцев в ямы. Пять миллионов сербских женщин! Сербки находятся в еще более отчаянном положении, чем женщины России. Они сильнее нуждаются в деньгах, у них меньше предрассудков. К тому же сербки очень красивы. Это сулит блестящие коммерческие возможности для первого, кто начнет разрабатывать эту золотую жилу.
— Ты портишь прекрасный момент, — сказал Старлиц. — Конечно, мы грязны, мы смердим, у меня выпадают волосы, а ты теряешь зубы, но в повествовании появляется много свободного места, когда ты подходишь к краю геноцида и хаоса. Представляешь, стоит проявить немного небрежности с керосином — и мы подожжем половину этой хреновой деревушки. Пусть пакостник Тим увидит со своей орбиты языки пламени. Ему это полезно.
91
Industrial Light and Magic — одна из фирм Джорджа Лукаса по кинопроизводству и спецэффектам.