Некоторое время он смотрел на реку Аллегейни, гладя шарик из слоновой кости в кармане. Он подумал, не бросить ли его в воду, но не смог себя заставить. А потому швырнул шелковистую пшеницу волос, которую унес ветер. Он попытался сосредоточиться на плане. Как ему достать денег? Кого или что ему тут нужно искать? Проблема заключалась в том, что каждые несколько минут он слышал голоса. Иногда в голове у него словно бы ангелы пели гимны, а иногда звучали неизвестные языки, наводившие на мысль об индейцах и бизонах… о ветре в высокой траве. А потом вдруг голоса стрекотали как обезумевшие насекомые, шуршали как тараканы в алюминиевой фольге. Он улавливал обрывки фраз: «…система подуровней…», «цепная реакция…», «призрак в машине…»
«Может, у меня шизофрения? — подумалось ему. — И мне просто пора принимать лекарство».
Если так, то в этом он был не одинок: прохожие вокруг разговаривали сами с собой. Таких было гораздо больше, чем, на его взгляд, следовало бы. И это тоже казалось загадкой. Пропускные пункты, эйдолоны, роботизованные безопасники, упоминания джихада и катастрофы в Лос-Анджелесе, «Зри-связь» и БИСПИД, похожий на название болезни… И сколько больных и калек кругом! Такое впечатление, что он проспал несколько десятилетий. Как будто все, кто мог себе это позволить, сидели на психотропных препаратах. Эпидемия душевных болезней охватила Америку и, вероятно, весь мир. Но беда в том, что это не объясняло его собственных абсурдных способностей. «В минуты ясности я могу проецировать и контролировать действительность…»
Он поднял взгляд на рекламное табло «Христианского инвестиционного фонда». Эйдолон Иисуса говорил: «Ибо Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня». Изречение напомнило ему про карту. «Или, может, это меня проецируют и контролируют, совсем как эйдолон? И как Селезень Дули и компашка на вокзале, я тоже в чем-то ущербный?»
Чистотец как раз обдумывал эту версию, когда на глаза ему попался еще один старомодный щит:
Ошибись со святым, до чертиков напугаешься.
Щит висел не очень высоко, поэтому Чистотец подошел посмотреть, нельзя ли его потрогать, но стоило ему приблизиться, изречение исчезло. Раньше от этих изречений у него путались мысли и кружилась голова. На сей раз перед глазами поплыли зернистые картинки, сворачивающиеся, как старые фотографии в огне. Мужчина возле радиостанции. Женщины на коленях вокруг колонны. Потом мальчик в ванной — и какая-то католическая церковь. Ему смутно вспомнились тетя Вивиан и дядя Уолдо. Но только силуэты, а не лица. От них исходило ощущение тепла и надежды, а еще печали. Он почувствовал, как буквы на спине оживают жаром, и едва не упал на асфальт. В дальнем конце улицы стояла не призрачная, а вполне реальная церковь. Церковь Святого Алоизия[34].
В пустом гулком храме гуляло эхо. Храм словно бы построили для самого большого эйдолона на свете, но он казался старым и мрачным даже в дневном свете, сочащемся сквозь витражные стекла, тусклые от наслоений пыли, так что сами витражи больше походили на испачканные граффити экраны мониторов, чем на окна во внешний мир. Рядками горели свечи. В углу — исповедальня, похожая на терминал «Зри-связи». В крохотном придельчике — фреска Иисуса с изречением: «Кто отдаст жизнь за меня, обретет жизнь вечную». Консоль эйдолона проецировала житие святого Николая Толентинского, благородного защитника детей[35], а за ним — ролик о Кларе Ассизской, покровительнице телевидения. Из боковой дверки вышел священник.
Он двигался с трудом и явно страдал ревматизмом, лицо у него было гладкое и неопределенное, а изо рта пахло изюмом.
— Добро пожаловать к святому Алоизию, — прошептал он. — Я отец Доминик. С вами все в порядке?
— Я… ищу… наставления…
— Ну, извините, но Vati.com в настоящий момент недоступен, сервер рухнул, поэтому Папы Римского сейчас нет. Вчера ночью в нас попала молния. Но…
34
Канонизированный в XVII в. монах-иезуит Алоизий умер от чумы и потому почитается как покровитель ее жертв, а в наше время — больных СПИДом и тех, кто за ними ухаживает.