— Пожалуйста, мне надо позвонить жене, — взмолился Зейтун.
На этот раз надзиратель чуть заметно покачал головой и перевел взгляд на Нассера, который продолжал сидеть на кровати. Затем многозначительно, с похабной ухмылкой посмотрел на Зейтуна и, подняв брови, кивком указал на его товарища. Он явно намекал, что Зейтун и Нассер — геи и что Зейтун вскочил с кровати, испугавшись, как бы их не застукали.
До Зейтуна дошло, к чему тот клонит, когда спорить было уже бесполезно: надзиратель скрылся в конце коридора. Но этот намек, что он — бисексуал и изменяет жене, привел Зейтуна в такую ярость, что ему большого труда стоило взять себя в руки.
В середине дня Зейтуна забрали из камеры и привели в маленький кабинет. Там стояла камера на штативе и рядом с ней — фотограф в форме тюремного служащего, велевший Зейтуну сесть на пластиковый стул. Зейтун сидел и ждал следующей команды, но фотограф, вдруг набычившись, крикнул:
— Чего пялишься?
Зейтун ничего не ответил.
— Какого хрена ты на меня уставился? — снова завопил фотограф.
Он долго еще грозился устроить Зейтуну веселую жизнь и обещал, что при таком поведении ему несдобровать. Зейтун не мог понять, чем спровоцировал фотографа. Тот продолжал орать, пока Зейтуна не вывели из кабинета.
Ближе к вечеру Зейтун, услышав шаги в коридоре, снова подошел к решетке и увидел давешнего надзирателя.
— Чем это вы тут занимаетесь? — спросил надзиратель.
— Ты на что намекаешь? — прошипел Зейтун. Он никогда еще не приходил в такое бешенство.
— Дружище, такие вещи в камере делать нельзя, — заявил надзиратель. — А я-то думал, ваша религия это запрещает.
Зейтун не выдержал. И, не заботясь о последствиях, обрушил на него поток оскорблений и ругательств.
Надзиратель остолбенел.
— Как ты со мной разговариваешь? Да я тебе такое устрою…
Но Зейтун уже выговорился. Отошел в дальний конец камеры и скрестил на груди руки. Останься он рядом с дверью, наверняка не удержался бы и попытался, протянув руки сквозь прутья решетки, вцепиться в надзирателя — куда придется.
Воскресенье, 11 сентября
Утром дверь камеры открылась, и к ним поместили еще четырех мужчин: все четверо — афроамериканцы в возрасте от тридцати до сорока пяти лет. Зейтун и Нассер кивнули им в знак приветствия; после недолгой перетасовки, они разобрались, кто где будет сидеть: трое — на кровати и трое — на полу, у стены. Обливаясь потом в тесноте крохотной камеры, они каждый час менялись местами.
Зейтун больше не питал иллюзий, что кто-либо из старых надзирателей разрешит ему позвонить по телефону. Он сделал ставку на какого-нибудь новичка — надзирателя или тюремного служащего — либо посетителя. По каким правилам работает тюрьма, эта или любая другая, он не знал, но видел в кино, что по коридорам ходят адвокаты и посетители. Надо найти такого человека. Кого-то из внешнего мира, кого-то, кто бы совершил доброе дело.
Сокамерники рассказали, как попали в «Хант». Всех загребли в Новом Орлеане после «Катрины». По их словам, в этом крыле тюрьмы сидят исключительно арестованные после урагана. «Мы все в ведении ФАЧС», — сказал один из новеньких. Двое были задержаны, когда перетаскивали мебель. Обстоятельства их ареста мало чем отличались от истории Зейтуна.
Один сказал, что работал в санитарной службе Хьюстона. Сразу после урагана его фирма получила контракт на очистку Нового Орлеана. Как-то утром, когда он шел из гостиницы к своему грузовику, к нему подкатила машина с солдатами Национальной гвардии. Его арестовали прямо на месте, надели наручники и отвезли в «Кэмп-Грейхаунд».
За решеткой он оказался впервые и среди «отсиживающих за ‘Катрину’» — такой термин придумали сами заключенные — выделялся тем, что пребывал в глубочайшем недоумении: как же так, ведь в Новый Орлеан он приехал по распоряжению руководства своей фирмы! Обычно он собирал мусор в Хьюстоне, но, когда после урагана шеф сообщил о новом контракте, выразил желание отправиться в Новый Орлеан. Ему было интересно посмотреть, что натворил ураган, да и в очистке города хотелось принять участие. На нем была рабочая униформа, он предъявил документы и ключи от грузовика. Без толку. Его обвинили в мародерстве и засунули в клетку на парковке позади вокзала.
Другой их сокамерник рассказал, что служил пожарным в Новом Орлеане. На работе их попросили не уезжать из города, и он остался. Он возился у себя на газоне перед домом, как вдруг из проезжавшего мимо «хамви» выскочили солдаты, заявили, что он — мародер, бросили в машину и отвезли в «Кэмп-Грейхаунд».