Были среди нас и такие, кто обосновался в ОП надолго. Посередине барака, между коек-вагонок сидела за столом небольшая группа эстонцев и латышей, они мастерили шкатулки, портсигары, чернильные приборы и красиво их инкрустировали, наклеивая кусочки цветной соломки на дерево. Куда шли эти сувениры, не знаю, вероятно, к вольным. Так как мастера не прибавляли в весе и все время имели бледный, болезненный вид, их не выписывали.
За тем же столом работал японец Ике Кубо, он создавал чудесные, совсем как живые, цветы из тряпок, бумаги и проволоки. Почти ежедневно приходил к нему его бывший ученик Перун и приносил табак, без которого Ике Кубо не мог ни жить, ни работать. Мне Перун доставал книги из библиотеки — я тут не спеша и с огромным наслаждением читал «Жизнь Клима Самгина».
Мороз уже начал отступать перед весной, мы лениво выбирались из барака и, как кошки, грелись под солнцем на завалинке. Иногда неторопливо чистили в зоне снег и наблюдали, как усталые бригады брели через вахту на обед. Мы приспособились подолгу спать: слишком много потеряли веса и сил, прежде чем попали сюда. С наступлением тепла участились выписки, появилось тревожное настроение. Но латыши, обычно большие паникеры, лишь усмехались, слушая наши опасения, и продолжали вместе с эстонцами клеить свои шкатулки, пили «рыпциру» (рыбий жир) и… не поправлялись!
И вдруг — скандал, разоблачение, выписки! В нашем райском уголке, в ОП, санитар застал главаря латышей Майорса за подозрительным, позорным занятием. Проверка постели подтвердила предположение. Прибалтийцы, оказывается, чтобы помочь своему счастью и подольше побыть на отдыхе, нашли верный способ оставаться тощими! Вечером врач, бородатый поляк Генрик, доложил Клеопатре о неприглядном открытии, и тут же все художники от соломы были изгнаны. Потом Генрик прочитал нам длинную лекцию о вредном влиянии онанизма на здоровье, нервную систему и деятельность мозга. Правда, мы ни у Майорса, ни у других членов его «клуба» ослабления умственных способностей не заметили.
Других памятных событий в ОП во время моего там пребывания не было. Разве что печальный случай с санитаром, который нес из санчасти новую бутыль рыбьего жира, поскользнулся и разбил сосуд с драгоценным содержимым. Несколько дней после этого слышали мы причитания худющего эстонца Тамма (тоже члена «клуба» Майорса):
— Рыпцира иолле![123]
Потом принесли другую бутыль и все успокоились.
Скоро меня и восемь других старожилов выписали из ОП, но сохранили нам больничное питание. Мы ходили долбить двухметровый лед в долине ключа Днепровского, чтобы выпрямить спуск вешних вод. Затем подсобниками околачивались на фабрике. В лагере снова затевалась «перебуторка», нарядчик составлял списки по прежней работе, и вдруг — это всегда делалось утром — нам объявили о восстановлении бригад первого участка, собрали всех вместе и под конвоем направили в гору. Стояла прекрасная весенняя погода, снег на многих местах уже растаял — было начало июня.
Мы подошли к нашему старому месту работы, но не узнали его. Все выглядело так, будто здесь побывала орда Чингисхана: вокруг конторы и кузницы, у которой сгорела крыша, валялись инструменты, доски, бутылки, тряпки, кучи грязи. Нас встретили новый начальник участка и горные мастера. С ними был и Яценко, он увел меня в штольню и объяснил причину случившегося. После нас тут, оказывется, «поработали» уголовники, они пьянствовали, спали, хулиганили, а узнав, что их снимут с участка, учинили дикий погром, разбрасывая и уничтожая все добро. Целую неделю мы наводили порядок.
Новый начальник участка, Александр Иванович Соломахин, был своеобразным человеком. Горный инженер первого ранга (тогда для горняков всего Союза ввели форму и «табель о рангах»), старый шахтер и рабфаковец, он руководил раньше большой шахтой в Донбассе, охотно об этом рассказывал, однако других этапов его биографии мы не знали. Нас сразу поразила его настойчивая принципиальность. Сильно хромая и опираясь на железную клюшку, он ежедневно до нашего прихода подымался на участок. Отдавал утром в конторе приказания на весь день и потом руководил только по телефону. В подземку никогда не заглядывал, однако знал обо всем, что происходило в шахте, благодаря созданной им отличной системе взаимного контроля. Вольных муштровал беспощадно, но зеков не обижал. Отличный психолог, он умел их подбодрить, настроить на работу с полной отдачей, часто обещая всевозможные блага и награды, и всегда свои обещания выполнял. В первый же день появился на участковой кухне, присутствовал при закладке продуктов на обед и после строго следил за тем, чтобы их не разбазаривали.