— Ну и простофиля ты, как же не догадался?
— Э, хлопцы, да я считал, раз воевал честно, нечего скрывать!
— Так тебе и надо! Сколько небось теперь наших сидит, которых ты в своей миссии уговорил вернуться… Пойду, ребята, в шестую, что-то Омар запропал, ему еще на карьер надо буры отнести. — Бергер набросил куртку и вышел.
— Ну что, никто больше ничего не расскажет? Может, ты, Игорь, как накинули тебе мешок на голову?
Суринов покосился на шутника, но Ершов смеялся безобидно. Это был хромой старик, опытный слесарь, главная заслуга которого состояла в том, что он умел реставрировать напильники. Процесс закалки, рубки и отпуска не был его секретом, он охотно показывал все, но у других почему-то не получались, как у него, «почти новые» напильники.
— Да, вышел я погулять возле речного порта, — начал Суринов. — Иду мимо советского военного катера, вдруг мне мешок на голову— и уволокли! Не будь проклятого мешка, я б показал им, как похищать человека!..
Мы знали: это не бахвальство. Игорь когда-то был чемпионом Маньчжурии по боксу, конечно, в легком весе. «Железного мальчика» побаивались в лагере, хотя он неохотно пускал кулаки в ход, предпочитал показывать акробатические номера и играть на трубе в самодеятельности.
Неожиданно, тяжело дыша, в контору влетел Бергер, запыленный, грязный, с перекошенным лицом… Наверно, бежал во всю прыть.
— Быстро все на шестую! — закричал он с порога. — Там Дубков и Омар!
— Что, пристукнул его? — вскочил Мартиросян, за ним все остальные.
— Да нет! Попали в руду, обоих затягивает!.. Старик, кажется, концы отдает… Давайте бегом!
Месяц назад на участок привезли наконец горняцкие карбидные фонари. Мы быстро зажгли их и помчались наверх.
Эти места я знал лучше всех, почти каждый день замерял запас руды в магазине, который тут имел ширину до пяти метров. В штольне я осторожно полез наверх и посмотрел под свод блока.
На руде стояла лампа Бергера. Рядом с ней лежал свернувшийся клубком Дубков, обхватив руками правую ногу, и беспрерывно стонал. На метр дальше в воронке стоял Омар, но не на ногах, а по пояс в руде. Он упирался грудью в большую, как стол, глыбу, которая, очевидно, давила его. Голова без шапки — он никогда не носил горняцкого шлема — лежала на камне.
— Давай Омара вытаскивать, — сказал я подоспевшему Борису.
— Как его вытащишь? Его же зажало! Я уже пробовал, хоть всю руду выпускай…
— Вот они! Давай, ребята, разбирать руду вокруг!
— Сперва посмотрим, жив ли…
Дубкова сразу увезли в контору, а Омара вытащили после получаса напряженной работы. Когда старика положили на вагонетку, он что-то бормотал, но дыхание было со свистом, у рта пузырилась кровь. В конторе он два раза дернулся и затих. Мы молча посмотрели друг на друга.
— Готов! — сказал Ершов, который два года провел в немецком госпитале, после того как подорвался на мине (отчего и попал в плен), и лучше всех разбирался в болезнях и ранениях, не раз правильно предсказывал, сколько часов человеку осталось жить.
Жуткий, невыносимый запах вывел нас из оцепенения.
— Давайте положим его во дворе, наверно, кишки лопнули, — заметил Ершов, — ему теперь уже все равно.
Мы вынесли труп, положили возле кузни и прикрыли куском толя.
Только сейчас обратили внимание на Дубкова, лежавшего за своим столом на двух сдвинутых скамейках. Он тихо ругался, щупал правую ногу и безуспешно пытался снять кирзовый сапог. Антонян достал из своего ящика длинный узкий нож — им мы резали хлеб и бумагу— и протянул раненому. Тот начал пилить край голенища, но вдруг вскрикнул и отбросил нож.
— Не могу, — произнес он неожиданно тихим голосом, какого мы никогда у него не слыхали.
— Сильно болит?