— Черт, испортил мне весь выходной, — с досадой говорит Игорь. — Ну, не выдержал! Пошли на завтрак, Петер!
Все расходятся на развод, последним идет Захар, неуверенно держась на ногах. Лицо его бледное.
…Вечером ребята вернулись с новостью: умер старик Абс, наш вентиляторщик, чьей обязанностью было протягивать воздухопровод для проветривания загазированных забоев. Он как всегда поднялся в восстающий, волоча за собой шланг, в который поступал свежий воздух из компрессорной, но в одном месте шланг перекрутился, и старик задохнулся. Его нашли несколько часов спустя мертвым. Похоронили тут же за восьмым прибором, у длинного ряда могил, благо Юрка-Очкарик находился у сенокосников и некому было вскрывать тело.
Вагонетка визжит на рельсах, в глубине штольни стучит пневматический молоток беспрерывной автоматной очередью. Шестнадцать глухих ударов — взорвали еще один забой. В воздухе щиплет газом, забойщики лопатами наваливают породу в вагонетку. И так изо дня в день. Из узкого бункера отсортированная руда летит в самосвал, потом бремсберг, потом еще машина, обогатительная фабрика… Время идет. Однажды Бергер появляется в хромовых сапогах, куртке и белой меховой шапке. Возле вахты пожимает нам руки… Его бригаду принимает Гриша Мартиросян.
Утром, после разнарядки, Титов объявляет:
— Сегодня смотрите в оба, чтобы все было на мази: приехал «черный генерал» из Хабаровска, вы его знаете— Соломахин! Инспектор горного округа, проверяет технику безопасности. Вчера он ужинал у начальника прииска и на спор обещал влепить мне штраф, не заходя в штольни!
Мы хохочем: это похоже на правду, от Соломахина можно ожидать всякое!
— Помнишь, Боря, как он тебе конфеты носил, а нам курево?
— Еще бы! Посмотрим, как будет он теперь командовать Ниной Осиповной! Помнишь: «Все сделаем, только не мешайте работать»?
Соломахин появился перед обедом. На нем была черная форма горного директора. Но приветствовал он нас так же дружески, как и тогда, когда был начальником участка. Вместе с ним пришли молодой горный инженер с важным портфелем под мышкой и красивая Нина Осиповна в своей обычной зеленой спецовке.
— Ну, как жизнь, Антонян? Все маркшейдеришь, Петер? А где Бергер, освободился? Да, толковый был бригадир, ничего не скажешь! Давайте покурим! — Он сел на свое старое место у окна, угостил нас папиросами, Антоняну вынул кулек конфет. Мы переглянулись.
— Не забыли, гражданин начальник?
— Как это забыть? Хороших работников всегда помню. Когда освободишься, Борис, приезжай ко мне, устрою!
— Нас к вам не пустят, Александр Иванович…
— Да. Понимаю… Ну как, Титов, выписать тебе квитанцию на штраф, чтобы не терять времени? Вчера поспорил… Или шампанское принесешь?
— Нет, Александр Иванович, пятьсот эр, конечно, для меня пустяк, но у нас все в ажуре. Нарушений нет, пойдемте пройдемся по штольням!
Соломахин сосредоточенно затянулся дымом, хитро улыбнулся и посмотрел на нас. Вдруг заметил у дверей инструментальщика Шваля, который, наверно, хотел взглянуть на старого знакомого.
— Шваль, покажи верстак!
— Там под низом нет больше аммонала, как раньше, гражданин начальник! Даже в кузне нет!
— Вот видите, — начал было Титов, но «черный генерал» прервал его:
— Тогда, Титов, покажи свой проект!
Титов повернулся ко мне:
— Покажи, Петро!
Я полез в ящик стола.
— Не надо, Петер, это не проект, а выкопировка. Гони настоящий, Титов, оригинал, с подписью Браунса! — И Соломахин засмеялся.
Титов бросил взгляд на маленький сейф в углу:
— Александр Иванович, нам негде его хранить, сейф, сами знаете, без ключа, мы в нем еду держим. Проект внизу лежит, в управлении…
— Так я и думал! Как это ты работаешь без проекта? Я-то всегда носил его в кармане.
Мы засмеялись, вспомнив его огромный внутренний карман.
— Смеяться нечего, Титов, без проекта работать не положено! Выпиши ему штраф, Левинзон, пятьсот.
Инженер с портфелем услужливо вынул бланк и стал писать.
— На, держи мандат! И ходить в штольни не надо. Когда работал здесь, не ходил, а теперь подавно…
Вечером Перун сказал:
— Вернулся Сучко, пойдемте послушаем, что он рассказывает.
Сучко до войны был председателем сельсовета где-то на Украине, в партию вступил двадцатого июня 1941 года, через два дня его мобилизовали. Он очень быстро попал в плен, но когда их гнали по Украине, бежал и вернулся в свою деревню. Там работал при немцах, после освобождения воевал в Красной Армии и решил, что его, как пленного, никто уже не помнит. Однако на него донесли, судили и послали в штрафную роту. После первого ранения перевели в обычное подразделение, считалось, что вину он «отмыл своей кровью». После войны арестовали односельчанина-полицая, который на следствии указал на Сучко, полагая, что тот давно погиб. Его еще раз судили и дали «полную катушку». Работал Сучко на обогатительной фабрике, считался среди зеков подозрительным (если человек ведет себя осторожно, не так легко в лагерных условиях доказать, что тот или иной сексот), и вдруг год назад его увезли!