Зельда послала воздушный поцелуй сиявшей от радости седой женщине, сидевшей в ложе, и Джону, который был там же и оглушительно хлопал своими огромными ручищами. Третьим в ложе был судья Чизбро. В проходе театра стоял сам великий Фэркхэрсон с какой-то дамой в серебристой накидке, и оба усердно аплодировали. Зельда кланялась на все стороны.
Убежав, наконец, за кулисы, она, изнемогая, упала в раскрытые ей навстречу объятия Генри Мизерва.
— О господи, — задыхалась она, — они… они все слишком снисходительны!
— Ничуть. Это заслуженные овации. Ну, бегите вас снова вызывают.
— О нет, не могу больше!..
— Надо, пока можно поддерживать это. — Он дал знак Стефенсу.
— Пойдемте со мною, — попросила Зельда.
— Выйдите еще на этот вызов, а потом и я выйду с вами.
Она вышла одна. На перилах повсюду уже висели пальто, накидки дам, меха. Шум достиг апогея.
Зельду мучило сознание того, что она принимает и ту долю восторженных оваций, которая относится к Тому. Он ей говорил, что спрячется. Но все же он должен показаться, должен! Зельда снова поискала его глазами, но яркий свет ее ослеплял. Наконец она вытащила на сцену директора. Он уже выходил один раз — после третьего акта держал речь о пьесе, о новых драматургах, о Зельде Марш. Новый взрыв аплодисментов. Директор и «звезда» улыбаются, кланяются публике, улыбаясь, кланяются друг другу. Снова и снова.
— Автора! Автора!
Мизерв сделал шаг вперед и поднял руку. Зрители замолчали.
— Автора не могут найти. — Его спокойный голос прозвучал так странно, так буднично среди всеобщего энтузиазма. — Он седел где-то в зале и теперь, вероятно, уже ушел из театра. Но я благодарю вас от его имени за теплый прием, оказанный его произведению. Мы можем поздравить друг друга с тем, что сегодня вечером видели великую актрису в великой пьесе.
Снова взрыв восторга. Но вот театр понемногу пустеет, хотя часть публики медлит, толпится в рядах, перегибаясь через барьер, машет шляпами, платками.
— Ну и довольно! — сказал Мизерв, когда занавес снова упал. — Пусть идут домой! Дорогая, ведь это — небывалый успех!
Она закинула ему руки на шею и порывисто поцеловала его. Генри поднял ее на воздух и вернул поцелуй.
— О, посмотрите! — Она указала на запачканную пудрой и гримом щеку и пальто Мизерва.
— Горжусь этим, милая! Вы меня сегодня просто осчастливили. Вы всегда приносите мне удачу!
— Нет, это я решительно всем обязана вам!
На минуту оба обменялись взглядом взаимного понимания и симпатии.
— Ага, вот и почитатели… Я исчезаю.
— Но где же Том?!
— А бог его знает. Покойной ночи, девочка. Вы будете знаменитостью первой величины, запомните мои слова.
Он поспешил к выходу, отмахиваясь от тех, кто пытался задержать его. Миранда очутилась подле Зельды с ее пальто в руках.
— Вот спасибо, Миранда, я этого только и хотела… Если бы мне удалось отдохнуть хоть пять минут в уборной!..
Она не успела кончить фразу. Вокруг нее уже теснились с поздравлениями коллеги, друзья, рецензенты — и впереди всех Нина с раскрытыми объятиями.
— Дорогая, чудесно, изумительно! Какой успех!
Ральф, Кэйрус, Вилли Виншип, старая Киттредж, Поль и Гортензия Мэси, сам великий Фэркхэрсон, десятки других… — все что-то говорили, жали ей руки, представляли ей новых лиц, поздравляли… Она начинала разговор с одним и, не окончив, обращалась к другому. Капли пота проступили сквозь грим, голова взмокла под париком.
За толпою она заметила высокую фигуру судьи, а рядом с ним Джона и его сестру.
— О! — вырвалось у Зельды. Она протолкалась к ним, и обе женщины молча обняли друг друга, слишком взволнованные, чтобы говорить.
— Я не могу поцеловать вас из-за грима, — шепнула, наконец, Зельда. — А где он?
Мать покачала головой, улыбаясь сквозь туман слез. Джон растерянно и словно ослепленный взял руку Зельды в свою лапищу.
Толпа разделила их. Словно вихрь какой-то крутился вокруг Зельды. В узких проходах возникали все новые и новые лица, многие она видела впервые. Театральная прислуга, жаждавшая уйти поскорее, суетилась, убирая реквизит. Зельду прижали к стене, окружили полукольцом. Старые, новые друзья, весь мир, кажется, сегодня хотел пожать ей руку и поздравить с успехом.
Голова кружилась. День сегодня был такой утомительный. Ни минуты отдыха. Она беспомощно оглядывалась, ища спасения. Лица, лица, протянутые руки… Некому освободить ее…
— Честь и слава вам, Зельда Марш! Вы сегодня были великолепны!
— Замечательно, мисс Марш! Предсказываю, что вы станете любимицей Нью-Йорка!