Мечты, упоительные мечты!
— Радость моя, — заметил Том, — надо быть готовым и к черным дням…
— «Но вы не можете отнять у меня мечты», — процитировала она, смеясь.
Вот и ферма. Йона радостно встретил их. Кругом было тихо и мертво. Деревья высились прямые и голые, левкои лежали на земле, убитые морозом, поломанные флоксы и астры были унылы и жалки.
— Брр, я не могу видеть этого! — поежилась Зельда. — Это напоминает о тщетности наших усилий сделать жизнь красивой. Как ни украшай ее, сколько ни строй воздушных замков — все в конце концов будет выглядеть, как этот сад. Сходим на почту и ко мне на квартиру, Том, и — домой! Я предпочитаю видеть «Харни-Куль» летом.
Запыленная, усталая, но счастливая, она вышла из автомобиля у своего отеля и поцеловала Тома на прощанье. И только когда она увидела Миранду и поняла по ее лицу, что от Майкла так и нет ответа — она отдала себе отчет в том, что весь день жила надеждой получить его.
И снова она сказала себе: — Но это смешно, наконец! — А потом прибавила: — Он болен, в нужде, он слишком застенчив и самолюбив. Я снова его потеряю, если не спрячу гордость в карман и не пойду к нему сама.
На другой день она приказала подать автомобиль к одиннадцати и отправилась на Чарльз-стрит. Подъехав к дому, где жил Майкл, она послала шофера наверх и осталась ждать в автомобиле. Смотрела на окно наверху, его окно, не занавешенное, с пустым цветочным горшком на подоконнике.
— Мистер Кирк сказал, что сейчас сойдет вниз, — доложил Тони.
Она глубже спряталась в автомобиль, сердце учащенно забилось. Сейчас он придет! Сейчас она увидит его! Но секунды превращались в минуты, минуты шли одна за другой, а его все не было. Наконец, хлопнула дверь, и он появился — бледный, осунувшийся еще больше и, сморщив по обыкновению лицо в улыбку, подошел к ней.
— Хелло! — Голос звучал хрипло. Он сильно закашлялся после первого же слова.
— Ты болен!
— Простуда, ничего больше. — Он держался руками за грудь.
Ветхое пальто выглядело еще более вытертым и жалким при дневном освещении. Пуговиц не хватало. Зельда пристально глядела на него. Заброшен, нищ, болен!
— Садись в машину! — сказала она отрывисто. Поднявшийся ветер трепал волосы Майкла, и было видно, как они поредели. Зельда взяла его растрескавшиеся, сухие руки в свои, затянутые в перчатки, — и он оказался в машине рядом с ней.
— Майкл, отчего ты не пришел и не написал?
Он моргал глазами, усмехался. Что-то страдальческое было в этой усмешке.
Зельда пытливо смотрела ему в глаза, словно силясь прочесть в них ответ раньше, чем Майкл заговорит.
— Почему ты избегаешь меня?
— Честное слово, я не избегаю… В тот день, когда я обещал прийти, меня вызвали в бюро на срочную работу. Я говорил с твоей горничной по телефону, разве она не передала? Я должен был засесть за срочную работу — честное слово, Зельда.
— А отчего ты не ответил на мое письмо?
— Я собирался написать…
— И ни разу не позвонил, не зашел!..
— Не хотел надоедать — вот и все.
— Ты не мог мне надоесть — и ты отлично это знаешь.
— Да, и потом я… Я простудился и лежал все время.
— Ты мог черкнуть мне два слова или попросить кого-нибудь позвонить.
Он начал двигать челюстью с самым несчастным видом. Зельда сжала губы: сердце в ней вдруг растаяло от жалости, ей захотелось обнять его.
— Ну, ладно, — сказала она. — Ты свободен?
— Да. Мне решительно нечего делать.
— Правда немного рановато, но я страшно хочу есть, — солгала она. — Знаешь что — едем к Бревуру.
— Отлично, — согласился Майкл.
И через полчаса, как раз, когда сирены и свистки возвестили полдень, они сидели за столом французского ресторана.
— Давай закажем белое вино avec du citron, — предложил Майкл, — это было моим любимым напитком в Париже. Мы его постоянно повсюду заказывали.
— А коктейли?
— Коктейль — непременно, — восторженно согласился он. Майкл залпом выпил свой бокал. Вино его разогрело, он повеселел, стал разговорчивее, легкая краска выступила на желтом лице. Слабый отзвук прежней радостной беззаботности слышался в его смехе, когда они заговорили о былом.