Если она сейчас малодушно спрячется за счастливый жребий – не будет ли это предательством её отца, до последнего пытавшегося выкарабкаться, её матери, оставшейся одной с ребёнком под сердцем, её отчима, схоронившего всю семью? И тысяч других людей, потерявших своих родных?..
– Я поеду, – тихо сказала она.
Ей тоже никто не ответил…
А утром, когда на конюшнях седлали лошадей, выяснилось, что с ними едет и Радко.
Стана похолодела. Умереть от чумы самой было страшно, но не так, как если умрёт он.
– Ты сдурел? – попыталась отговорить его Стана. – Ты там не нужен.
– Лишним не буду, – Радко коротко глянул на неё и закинул свою седельную сумку на спину лошади. – Охрана вам точно понадобится.
– С нами маги, они если что…
– Стана, – не дал договорить он, развернувшись к ней. – Я еду. Это не обсуждается. Посмотри лучше, у тебя подпруга ослаблена.
Стана онемевшими руками подтянула подпруги седла.
Может, отравить его чем-нибудь в дороге, чтобы заставить повернуть назад? Но он же упёртый: выздоровеет – и поскачет за ними.
Ездить с Радко в походы ей нравилось. С ним и безопаснее, и интереснее, и… уютнее. Но сейчас она отдала бы много, чтобы он остался дома…
========== Глава 8.Чума ==========
Моравское Приморье представляло собой полуостров, соединённый с остальной Моравой перешейком шириной в двадцать вёрст. И на середине этого перешейка Стана увидела то, что заставило сжаться сердце – длинную линию валов, частоколов и фортов, построенных на скорую руку. И по всей длине этих валов – по крайней мере, на сколько хватало глаз – стояли солдаты.
– Какой приказ? – онемевшими губами спросила Стана усатого десятника. – Отстреливать всех, кто будет пытаться вырваться?
– Не выпускать никого, – мрачно признался десятник. – Ну и да – стрелять, если будут… слишком настойчивыми. И вас, господа маги, назад не выпустят.
Двенадцать человек – семь взрослых и пять студентов – с холодеющим сердцем посмотрели друг на друга.
– Господа студенты, – произнёс главный алхимик. – У вас ещё есть возможность передумать и повернуть назад.
Пятеро студентов неуверенно переглянулись. Они не осознавали ещё всего размаха катастрофы, но понимание, что там, за валами, смерть, и бежать от этой смерти будет некуда, не внушало оптимизма.
Но повернуть назад – что скажут их приятели, оставшиеся в безопасности в стенах университета?..
Они проехали ворота все – все двенадцать человек. У кого-то не было права повернуть назад. У кого-то не хватило решимости струсить.
И очень скоро за линией оцепления стали встречаться признаки мора. Где-то горели костры. Где-то, в проезжаемых деревнях, на крыльце были привязаны чёрные ленты, означавшие, что в доме есть больные. Где-то шли похоронные процессии. Ближе к морю нет-нет – а попадались трупы прямо на дороге или на обочине: с бубонами и с сыпью – или без них, с почерневшими пальцами на руках и ногах. Свежие и уже начавшие разлагаться…
За стенами порта Драсово, к которому они подъехали в середине дня, горели погребальные костры. А в стороне от дороги можно было рассмотреть и яму, куда сбрасывали тела умерших.
В самом городе трупов на улицах не валялось, хотя пока маги ехали до центра, встретили три похоронные процессии, точнее, несколько человек в плотных кожаных штанах и рубахах и с масками на лице несли носилки, накрытые простынёй. Но при этом работали лавочки, и людей на улицах было много.
В каменном здании храмовой школы, приспособленном под лечебницу, картина открылась удручающая – больные, больные и больные. Вплотную друг к другу, на соломенных матрасах, накрытые чем попало или не накрытые вовсе. С бубонами, нарывами, гнойниками, почерневшими пальцами и конечностями. Кашляющие, мечущиеся в бреду, задыхающиеся, красные от внутреннего жара.
– Как здесь? – спросил целитель, приехавший с ними.
Местный лекарь устало посмотрел на них, помолчал и сказал:
– Мы ещё успеваем хоронить.
Снова помолчал, прикрыв глаза.
– Зимой было… Больных всю зиму становилось больше. Но медленно, постепенно. В основном с бубонами. Было даже, когда в доках потравили крыс и блох, немного пошло на спад. А потом пришла весна, и… И хуже всего то, что с бубонами становится всё меньше, а больше без бубонов.
Стана вопросительно посмотрела на целителя.
– С бубонами, – тяжело объяснил он, – больной не заразен и редко, но может выздороветь сам. Без бубонов – заразен и безнадёжен.
«Мы ещё успеваем хоронить»…
Следующие три седмицы прошли беспросветно – работа от зари до зари. Алхимики готовили зелья, Стана, как заготовщик, иногда выбиралась в окрестные леса и луга за корнями некоторых растений, которые уже вошли в силу и годились для заготовки. Заражались и умирали лекари и целители, и алхимикам и магам приходилось становиться на их место и поить больных зельями – зная, что это практически бесполезно. Главный храмовый целитель даже распорядился, чтобы на больных, у которых нет бубонов и которые были обречены, не переводить зелья, а чтобы не бунтовали, поить бесполезным отваром чего-нибудь – хоть затирки, оставшейся с утра. А зелья оставлять тем, которые с бубонами, в надежде, что пусть хотя бы одному из сотни эти зелья помогут победить болезнь.
И каждый день прибывали новые больные, и каждый день уносили труп за трупом. И больных становилось больше, чем трупов. Внутри лечебницы места уже не хватало, приходилось класть их на улице под навесами, а потом и вовсе под открытым небом. Больные метались в жару, бредили, некоторые утверждали, что в их теле поселились полчища червей или мух и грызут их изнутри, некоторые – что внутри много палок. Стана и лекари пытались расспрашивать их, но больные в бреду не могли ответить. И продолжали твердить про червяков или палки в себе.
И точно такая же картина была, как рассказывали, и в других городках и деревнях Приморья. И в какой-то момент Стана с равнодушным ужасом осознала, что это становится привычным. Что в памяти остались только первые умершие из тех, кого она лечила – пожилые муж и жена, лежавшие рядом и скончавшиеся с разницей в полчаса. Остальные сливались в одну безликую и безымянную массу…
А поздно вечером приходить в свою тёмную крохотную комнатушку, которую она делила с Ржегуше, и слезящимися от усталости и алхимических испарений глазами пялиться в бессмысленный рецепт и пытаться разгадать в нём что-то, чего там могло и не быть. В нём могло и не содержаться рецепта от чумы – Флориан мог просто жестоко подшутить над своими преследователями.
На третью неделю умерли двое из студентов, приехавших с ними. С утра всё было нормально, а в середине дня у одного резко начались жар и бред. Его приятель с ужасом признался, что вчера они сходили к проституткам, и к вечеру сам слёг в горячке. Первый умер к утру, второй метался в жару и бреду ещё двое суток.
И всё больше и больше стало попадаться на улице трупов.
«Мы ещё успеваем хоронить»…
Радко, который был не нужен в лечебнице, приспособили помогать выносить трупы из города. И он говорил, что с каждым днём трупов становится всё больше и больше. Что их уже не жгут – не успевают – а сбрасывают в одну общую яму, а когда она наполняется, засыпают землёй и выкапывают следующую…
– Неужели нельзя, – спросила как-то Стана целителя, – магически определить, больной человек или нет? Вот как вы травмы определяете? И сразу пойти по городу и отделить больных от здоровых…
Целитель – над шарфом, привычно намотанным на лицо, были видны только его красные от недосыпа глаза – отрицательно покачал головой:
– Травмы – это нарушение целостности тела. Магические потоки чувствуют нарушение этой целостности, и так мы определяем характер травмы. Но чума – это не травма, целостность тела не нарушена. И магический поток вернётся не изменённым.