– Почему тогда человек заболевает чумой? – безнадёжно спросила Стана.
– Яд, – объяснил он. – С укусами блох, пищей и воздухом в тело попадает чумной яд, который разлагает тело изнутри. Хотя я как-то слышал, что кто-то думает, что это не яд, а мелкие червяки, настолько мелкие, что их не видно глазами, или что это споры растений, которые попадают в тело и начинают в нём прорастать.
Червяки? Растения? Некоторые больные в бреду об этом говорили. Но если бы это были червяки, то против них помогали бы зелья от глистов. Но они не помогали, это Стана знала точно. Растения… Тогда помогали бы противоядия для растительных ядов… Наверно… А они…
Стана пошла в свою комнатушку, в свете лучей заходящего солнца, ещё проникавших сквозь маленькое окошко под потолком, вытащила из сундучка свой походный блокнот и нашла рецепт дорогого лекарства от чумы.
Противоядие здесь – это жёлуди секвойного дуба и листья глубоководной белой водоросли. Стана вчиталась в способы их обработки и приготовления. Они были несколько странные, но, судя по всему, вытягивались из них именно противоядия от растительных и животных ядов, хотя не полностью. Мозг анчутки усиливал действия противоядия, моровые грибы давали противовоспалительный эффект… Только зачем они предварительно выдерживаются в настое вёха? Наверно, яд вёха тоже как-то влияет на чумной яд.
Но ведь то лекарство от чумы, которое слабое и которое может помочь, только если организм лишь немного не справляется сам, по сути такое же! Только вместо белой водоросли, моровых грибов, мозга анчутки и толчёного жемчуга – их распространённые аналоги. Почему же тогда оно не помогает? Почему при тифе можно использовать и редкие моровые грибы, и распространённую чёрную гниль, и лекарство поможет, а при чуме эта замена сводит эффект на нет? Почему при отравлении растительными ядами вместо белой водоросли можно использовать с полдесятка других растений, и они помогут, а при чуме – нет? Почему толчёный жемчуг, который, собственно, только абсорбент, нельзя заменить углём, который такой же абсорбент, а иной раз и более эффективный?..
Стана взяла рецепт и пошла в лечебницу, чтобы найти кого-нибудь из лекарей. Из комнаты на необтесанных деревянных носилках Радко – он узнавался только по кусочку шрама над лицевой повязкой – с кем-то ещё выносили очередное тело. Ещё два трупа дожидались своей очереди. И пятеро больных ждали своей очереди занять их места…
В общей могильной яме…
Оказаться бы с Радко сейчас далеко-далеко от всего этого. Где угодно, хоть на Кивейских болотах половодье. Чтобы самыми серьёзными проблемами были вода в сапогах да гули с ак-гулями…
– Почему рецепт такой странный? – спросила она первого попавшегося лекаря, поившего больного с бубонами зельем.
Тот вытер руки о чёрную робу, равнодушно посмотрел в рецепт.
– Он лечит, – пожал он плечами. – Когда началось всё это, – он неопределённо мотнул головой в сторону рядов чумных, – мы пытались заменять дорогие ингредиенты на дешёвые. Моровые грибы на чёрную гниль или микоту. Белые водоросли на алканну или папоротник. Зелье перестало лечить.
Почему?
Неужели чумной яд настолько уникален и не похож на другие яды?..
А когда окончательно стемнело, и у храмовых ворот привратник зажёг фонарь, Стана нашла Радко. Он сидел у стены лечебницы на деревянной колоде и невидяще смотрел перед собой. Стана хотела подойти к нему и привычно сесть рядом, но он сделал предостерегающий жест:
– Не подходи ко мне.
Его голос из-под маски звучал глухо.
Стана обиженно посмотрела на него, а в следующее же мгновение её захлестнул ужас понимания сказанного.
– Ты… – севшим голосом начала она и поняла, что не может выговорить страшное в своей обречённости слово «заболел».
– Да, – он смотрел на неё прямо и почти спокойно.
Как не своя она подошла к нему и потрогала лоб. Он был горячим. Пульс колотился быстро-быстро. Но ни в подмышках, ни в паху, ни на шее бубоны не прощупывались.
С бубонами больной может выжить. Редко, но может. Без бубонов – нет…
Но, может, это не чума? Может, случайная костоломка какая-нибудь…
– Может… – начала она, понимая, что это напрасная надежда, но отчаянно цепляясь за неё.
Он покачал головой.
– Чума. Я ещё вчера вечером почувствовал не то. Но грешил на усталость. И… надеялся. А потом… понял.
Чума… Смертный приговор. Но если с плахи или виселицы ещё можно сбежать, то от чумы – нет…
– Зачем ты сюда поехал… – в отчаянии прошептала Стана, чувствуя, как по щекам текут слёзы.
Он снова посмотрел на неё – прямо и почти спокойно:
– Мор – это поле битвы. Я воин. Как я мог отсиживаться в тылу, если ты ехала на войну?
Радко положили не в общих комнатах, а отдельно за маленькой перегородкой. Стана напоила его двойной порцией зелья, потом – а вдруг поможет? – зельем от глистов. Но жар нарастал. Стана не могла спать, сидела около него, потом бежала в свою комнатушку, хватала проклятый рецепт Флориана, вглядывалась в него воспалёнными глазами в отчаянной надежде поймать озарение. Главный алхимик несколько раз пытался напоить её снотворным, но она вырывалась и убегала к Радко. К утру он впал в забытье, дышал очень часто и поверхностно, время от времени начинал метаться и бредить. Её пытались оттягивать от него, безуспешно взывая к разуму, что она ему не поможет, а другим – может быть. Один раз целитель насильно оттащил её в чулан, приспособленный под лабораторию, надавал по щекам и хорошенько встряхнул. Стана немного пришла в себя и попыталась приготовить зелье, которое она варила последние три недели, но всё валилось из рук. В конце концов главный алхимик сочувственно посмотрел на неё и махнул рукой. Стана помчалась к Радко.
Он лежал неподвижно, как мягкая бескостная кукла, и бредил. Стана принесла миску воды, смочила в ней тряпку и положила ему на лоб. Радко открыл глаза – невидящие, плывущие – но её, похоже, узнал.
– Я бочка с сельдью, – сухими растрескавшимися губами хрипло рассмеялся он. – Во мне много сельди… Нет, это тараканы… много тараканов… ползают, грызут меня… грызут…
Стана чувствовала, как по её щекам текут слёзы.
Двадцать пять лет назад её мать точно так же сидела у постели умирающего от чумы отца. У отца были бубоны, и был надежда, что он сможет выздороветь сам. Но он не выздоровел. И сейчас, двадцать пять лет спустя она, Стана, точно так же сидит у постели Радко в отчаянной и безумной надежде, что произойдёт чудо. Что на неё снизойдёт озарение. Или что Александр уже открыл противочумное лекарство, и почтовый ворон с рецептом уже летит сюда…
– Так было… я маленький был, холерой болел… Тогда тоже… тоже… сельди… тараканы… Много-много…
Стана отшатнулась от него и судорожно вдохнула.
Холера… Как холера…
Радко ведь ментальный маг. Очень слабый, но всё же. А ментальные маги чувствуют другие… разумы, если можно так сказать…
Некоторые другие больные в бреду тоже говорили, что чувствуют себя напичканными червяками, или жуками, или другой какой-то живностью. И студент, сходивший в бордель и там подхвативший чуму, тоже перед смертью в бреду нёс что-то похожее.
Стана поднялась на ноги, чувствуя, что её трясёт.
А что если это не бред? То есть бред, но что если все, кто говорил подобное, были ментальными магами, пусть и необученными и нераскрывшимися? И действительно чувствовали в себе… других живых существ?
Если чума – это не яд? Если чума – это мелкие животные, как глисты, только мельче? И холера – тоже очень мелкие животные… А лекарство от холеры есть…
Стана на ватных ногах, чувствуя, что её бьёт мелкая дрожь, помчалась к себе в комнату и трясущимися руками схватила рецепт дорогого лекарства от чумы.
Секвойные жёлуди… Да нет же, нет! Не они, и не белая водоросль здесь главное вещество, а моровые грибы! Плесень! Плесень здесь главная! Всё остальное… Вёх убивает частички водорослей, которые часто там встречаются. Мозг анчутки усиливает противовоспалительные свойства. Жёлуди, белая водоросль и кости летучего мьера при такой обработке – это питательная среда для моровых грибов, а не противоядие! Толчёный жемчуг оттягивает на себя яд секвойных желудей!