— В него стреляли, — сухо констатирует мама, но тут же начинает плакать.
— О господи, — только и может сказать папа, который по-прежнему стоит в стороне, не двигаясь с места.
— Стивена Тухи застрелили, — вопит кто-то на улице.
Мама плачет. О господи — продолжает твердить папа.
Люди из толпы зовут на помощь. Машины начали съезжать на обочину и останавливаться: из них, стуча дверями, вылезают все новые и новые люди, спрашивают у кого-то поблизости «что случилось?», кто-то отвечает им «парня подстрелили», и так до бесконечности, и все это на фоне обращенной к Богу непрекращающейся молитвенной истерики.
— Где Сес? — спрашивает мама, все еще держа Стивена на руках и неистово озираясь.
— Сильно его не тряси, Генри, — резко и отрывисто, как помешанный, бросает мне Фрэнни.
— Кто трясет — я? — огрызаюсь я; еще одно слово, и я кинусь драться.
— Он еще дышит? — спрашивает мама.
— Думаю, еще дышит, — говорю ей я. — Думаю, да.
— Фрэн! — кричит мама, поворачиваясь к папе.
— О господи, — отвечает ей он.
— Фрэн, очнись, — рявкает она на него. — Иди помоги нам.
Он подчиняется, подбегает и втискивается между нами на коленях, как будто и не было никакого ступора.
— Стивен, — произносит он с каменным лицом и кладет руку ему на щеку.
Стивен открывает глаза и смотрит прямо на него.
— Папа? — неуверенно спрашивает он.
— Да, это я, твой папа, — говорит папа, шаря глазами по лицу Стивена.
— Прости меня, — шепчет ему Стивен.
— Тебе не за что просить прощения, — отвечает он тоже шепотом. — Это ты меня прости.
Они улыбаются настолько, насколько это сейчас возможно, глядя друг другу в глаза. Но тут, бум, посторонний.
— Так, с дороги, парень, с дороги, — кричит какой-то ублюдок в белом и прет прямо на нашу семью, прямо на меня.
— Не толкайся, — ору я на него. — Ты еще, блядь, кто такой, откуда взялся? Тут мой брат. Еще раз толкнешь — в морду получишь, слышал?
— Не мешай нам работать, — говорит ублюдок. — Отойди, парень, мы хотим помочь.
— Пошел на хер, — говорю я и замахиваюсь.
Фрэнни с папой валят меня на землю.
— Ублюдки, убью, — кричу я и рвусь из рук у папы и Фрэнни — только бы добраться до этих уродов из «скорой помощи»; я размахиваю руками и ногами, а уроды тем временем кладут Стивена на носилки и перекидывают друг другу пакеты с каким-то прозрачным дерьмом внутри и с кучей каких-то трубок и проводов. Мама сквозь слезы просит меня успокоиться, но я все равно продолжаю молотить ногами по воздуху и махать кулаками. В перерывах между собственными воплями я слышу позади себя встревоженные голоса, слышу, как хрипит Стивен, как трещит голос по рации, слышу умножившийся хор воющих сирен. Красные всполохи загораются на лицах через каждые полсекунды. Я вижу дыру, которую мы пробили в круглом окне церкви. Она скалится на меня двумя рядами острых осколков, словно чудовищная пасть с клыками.
— Я его отец, — говорит папа и отпускает меня. — Я поеду с ним.
— Я тоже, — говорит мама, борясь с душащими ее рыданиями.
— Загружайте его, нужно ехать, — говорит один ублюдок в белом другому такому же.
— У него сильное кровотечение, — говорит этот, второй. — Если вы с нами, поторопитесь, нужно ехать прямо сейчас, скорее.
Мама с папой запрыгивают к Стивену в «скорую помощь».
— Фрэнни, возьми машину, встретишь нас там, — говорит папа.
— Генри, найди сестру, — говорит мама, — и отведи ее домой. Мы позвоним.
— Все разговоры потом, мэм, — встревает ублюдок в белом, — нам пора ехать.
Шварк. Врумм. «Скорая помощь» уносится прочь по Ав, увозя с собой маму, папу и умирающего брата. Какого хрена так громко орут сирены? Вот, заткнулись наконец. Самое, бля, время. Я поворачиваюсь посмотреть, что за ослы стоят там сзади меня и чешут языками. Парк забит народом. Две сотни идиотов субботним вечером сгрудились на залитой кровью спортплощадке. В этом, бля, даже есть что-то забавное. Я уже почти готов рассмеяться, но тут вдруг слышу чей-то плач. Это Ральф Куни — сидит на скамейке, опустив голову, и трясется. В руке пушка. Никто не видит его, кроме меня. Я срываюсь с места и прыгаю на него, сейчас я зубами выгрызу ему кадык. Бам. Пушка отлетает по бетону в сторону, Ральф падает, я сверху. Неистово молочу его кулаками по лицу и одновременно плююсь, плююсь в него. Разжимаю кулаки и вцепляюсь ему в лицо, он плачет и старается оттолкнуть меня ногами. Чьи-то руки пытаются меня оттащить, кругом слышны крики: «Остынь, Генри», — это мужские, и женские: «Боже мой, пистолет». Меня оттаскивают все дальше, но я еще могу дотянуться ему до лица. Я хочу содрать с него кожу, чтобы обнажить прячущийся под ней уродливый череп.