С горестью и какой-то труднообъяснимой стыдливостью думает о том злосчастном августе не один Алексей Ефимов. Тихон Краснобородько из Уфы признается: «Если уж быть предельно откровенным, скажу: иные товарищи стараются забыть тяжелые дни, не хотят говорить о них».
Петр Андреевич Кулаков из села Софиевка в Запорожье был политруком роты в 115-м отдельном саперном батальоне и не раз бросался в штыковую атаку в Зеленой браме. Вырваться ему удалось, но лишь глубокой осенью с группой бойцов он перешел линию фронта.
Он пишет: «Вернулся в сорок пятом, после третьего тяжелого ранения — инвалидом. Выбрали председателем колхоза, и тридцать лет занимал этот пост. Приходилось рассказывать свою биографию довольно часто. Как упомяну письменно или устно про окружение, находится кто-нибудь, подает реплику: «Значит, плохо воевали...» Тяжело было выслушивать несправедливый укор».
Да, разное приходилось слышать! Я знавал одного маленького, но важничавшего начальника, который каждому побывавшему в окружении задавал вопрос: «Почему вы не застрелились?»
Но жители Подвысокого помогают ветеранам найти себя в истории, понять глубинный смысл событий августа 1941 года. Вот что пишет председатель колхоза «Дружба» Степан Трофимович Кривописский, участник Сталинградской битвы: «Слились и породнились наши судьбы!»
На одну из встреч ветеранов 6-й и 12-й армий, состоявшуюся в праздник Победы в его родном селе, Степан Трофимович прибыл из Волгограда, со слета своих боевых товарищей по 193-й стрелковой дивизии, оборонявшейся в 1942 году в цехах завода «Красный Октябрь» (тогда председатель колхоза был политруком роты). Он досрочно покинул гостеприимный Волгоград, чтобы успеть принять гостей в своем колхозе.
Гости уже съехались, когда появился председатель колхоза.
Человек очень тонкий, Кривописский сразу почувствовал, что встреча в Подвысоком отличается от встречи на берегу Волги. Позже он написал мне: «Мы там гордо прошли по цехам «Красного Октября», по широким проспектам вновь построенного города-героя... Здесь же, у нас в селе, я замечал, ветераны чувствуют себя как-то угнетенно, как будто они еще и сейчас виноваты перед нашими людьми, что досталось тогда Подвысокое врагу. Их было 44 только. Они шли по селу на протезах или опираясь на палки. Я такой тост провозгласил:
— Выше голову, товарищ ветеран! Здесь в августе сорок первого года ты до конца выполнил свой долг. В фундаменте Победы сорок пятого года тобой положен тяжелый, но очень важный камень. Не продержись ты тогда две недели у Подвысокого, еще солонее пришлось бы нам в Сталинграде, а ведь оттуда пришли мы в Берлин!
Это сказал человек, пользующийся безграничным уважением и доверием в Подвысоком, кавалер орденов Славы, Красной Звезды, «Знак Почета».
Подвысокое ласково смотрит на своих защитников:
— Выше голову, товарищ ветеран!
Сыновья и внуки
Странно: войдя в контакт с комитетами ветеранов дивизий, я обнаружил в списках поныне здравствующих товарищей фамилии командиров и красноармейцев, про которых мне точно известно, что они погибли на войне.
Однако при более близком знакомстве недоумение мое разрешилось. Фамилии те же, а имена другие. Родилось чувство глубокого уважения к сыновьям погибших. Это они, оказывается, представляют теперь в комитетах своих отцов, ведут переписку, занимаются розысками пропавших без вести. В ряде случаев сыновья стали самыми деятельными сотрудниками и помощниками старых воинов, которые, слава богу, живы, но по состоянию здоровья не имеют возможности справиться со всеми навалившимися на них хлопотами (известно ведь, что у иных пенсионеров хлопот сейчас больше, чем было на службе).
Прикоснувшись к истории 80-й стрелковой имени Пролетариата Донбасса дивизии, я встретился с Виктором Ивановичем Елецким, сыном начальника штаба 218-го полка. Детство и юность Виктора в нелегкие послевоенные годы были отягощены постоянно тлеющим в душе горем о пропавшем без вести, исчезнувшем в пламени войны отце, Иване Елецком. Сын занялся выяснением его судьбы.
В первых ответах на запросы были лишь добрые воспоминания о бывшем начальнике штаба полка. С гордостью прочитал сын в одном из писем: «Вашего отца мы считали не просто командиром, но своим отцом».