И если уж вся битва в районе Умань — Подвысокое осталась почти безвестной, не мудрено, что именно там пропали без вести тысячи красноармейцев и командиров кадровой службы, с рассвета 22 июня находившихся на линии огня.
В горестном огне этой битвы сгорели, исчезли, развеялись в дым и важнейшие документы, относящиеся к предыдущим боям, во всяком случае — к тем, что гремели во второй половине июля 1941 года, когда 6-я и 12-я армии находились в полукольце, а дивизии и полки буквально кочевали из окружения в окружение, продолжая отчаянно сражаться на свой страх и риск...
Что говорить о письмах и депешах, если мне после войны не удалось найти ни в одном архиве комплекта или хотя бы разрозненных номеров ежедневно выходившей до первых чисел августа газеты 6-й армии «Звезда Советов». (Я был направлен из Москвы в эту редакцию на должность «писатель» 23 июня...)
Ни стихов, ни газет, ни однополчан...
Все же хоть и редко, а случалось встречать людей из сорок первого года, в чьих поисках родных и товарищей, в розысках документов чуть-чуть приоткрывалась завеса тайны и забвения.
Я получил письмо от брата человека, считавшегося пропавшим без вести,— капитана Якова Савченко из 80-й стрелковой дивизии. Металлург Илларион Савченко два десятилетия отдал поискам, пока не выяснил, что в районе Зеленой брамы Яков повел в атаку группу бойцов и пал смертью храбрых в рукопашной схватке. Илларион Савченко ездил в Кировоградскую область, побывал в Новоархангельском районе (Подвысокое до войны было районным центром, а позже вошло в Новоархангельский район), обошел четырнадцать братских могил в девяти селах. В этих братских могилах покоятся 2437 воинов, но из них лишь 111 были известны по именам и фамилиям. Теперь благодаря стараниям брата и памяти оставшихся в живых участников тех трагических событий Яков Савченко стал сто двенадцатым.
Подвысокое...
Никак не удавалось мне побывать там. Но ежегодно в День Советской Армии, в праздник Победы и под Новый год я получаю оттуда поздравительные открытки сельских школьников, складываю эти послания в отдельный пакет и храню бережно. После нежданного ночного звонка из Кировограда я извлек тот пакет из ящика стола, просмотрел почтовые штемпели на открытках, и невольно подумалось, что тем, кто подписывал первые поздравления, поди, уже по пятьдесят лет исполнилось. Жизнь не бесконечна, и я должен успеть побывать в Подвысоком.
Самолет в Кировоград вылетает завтра в десять часов утра.
Глазами родившихся позже
Дорога из Кировограда в Подвысокое...
Более трети века прошло, пронеслось, промчалось мне навстречу. И вот я еду к месту моего первого ранения. Но не с запада, как в сорок первом, а строго с востока на запад по дороге, которая тогда была в нескольких местах перерезана противником. Приказ командующего Южным фронтом выходить из кольца в этом направлении оказался неосуществимым.
Почти не видно характерных для лесостепи Украины оврагов. Ровная-преровная равнина, редкие островки дубрав. Смотришь на такой пейзаж и горестно думаешь: как трудно было здесь отступать, прорываться, пробиваться к своим!..
Да и отвоевывать эти края было нелегко. Бывает ли легко на войне?
Снега сошли с опозданием, и черноземные просторы резко контрастируют с голубизной неба. Я кое-что узнал в Кировограде об этих просторах: в незасушливые годы с них снимают урожай, вчетверо превышающий довоенные, считавшиеся рекордными. Чернозем Кировоградчины — самый глубокий в республике, самый плодоносный...
В русской речи есть слова, несущие двойную нагрузку, в виде двух понятий и двух значений. Они близки друг другу, связаны единым именем, но и вполне самостоятельны.
Это Мир и Земля.
Земля и мир.
Мы именуем миром земной шар, планету свою назвали Землей. Но еще понятие «мир» включает в себя все, что противостоит войне, что так дорого людям всегда, а особенно в наше время ядерной угрозы.
И у слова «земля» есть второе, не уменьшительное, но уменьшенное, ставшее обиходным значение. Земля, почва, она может быть песчаной или глинистой, черной или красной; ее можно держать в горсти, просыпать между пальцами. В нее надо бросать зерна, и она вернет их сторицей...
Наверное потому так больно отозвался в моем сердце рассказ одного из пожилых местных товарищей, колхозника с 1930 года: оккупанты заставляли снимать лопатами верхний слой кировоградского чернозема, грузили его в товарные вагоны, согнанные сюда со всей оккупированной Европы, и увозили землю в Германию.