8 августа
Тяжелейшие бои по всей округе.
Произошло как раз то, чего мы более всего опасались: на разных участках — отдельные очаги нашего сопротивления, кольца, из которых не выбраться.
Южнее брамы дерутся возле Мартыновки и Терновки, севернее — у Небеливки, Нерубайки, Оксанино, Каменечья.
Крупней других узел сопротивления у Терновки, уже на левом берегу Синюхи.
Имена этих сел вновь — и грозно — прозвучат лишь весной 1944 года в сводках Совинформбюро. Будет сказано, сколько тысяч солдат и офицеров противника взяты в плен или сами сдались.
Наши не сдаются!
Не было случая, чтобы какой-либо — большой или малый — начальник завел с врагом переговоры о капитуляции. В применении к Советской Армии такого слова «капитуляция» вообще не существует. Нельзя же всерьез принимать появление трясущегося солдатика без ремня и винтовки. Он уже побывал у егерей, обработан и послан уговаривать своих бывших товарищей. Жалкий у него вид и шаровары мокрые. Пули на него не тратят, достаточно одного удара прикладом.
Генерал Огурцов на базе остававшегося в резерве 21-го кавалерийского полка создал конный отряд.
Он взял меня в свой отряд. Шагать уже не могу, да и на коне держусь плохо — кажется, что голова, руки, ноги — все отдельно и вот-вот отвалятся.
Из чувств осталось, кажется, одно: гордость. С какими храбрыми и чистыми, верными и спокойными людьми встречу свой смертный час...
Не буду отвлекать читателя подробностями собственной судьбы: по сравнению с товарищами я легко выскочил из той беды: раны оказались несмертельными; в последнем бою вместе с генералом Огурцовым мы были повалены егерями на подсолнечном поле, я попал в Уманскую яму, но мне еще в августе удалось бежать с этапа...
Я писал об этом и в стихах и в прозе, а сейчас считаю главным говорить о героях тех боев...
...О бое в Терновке рассказывает бывший красноармеец, ныне колхозник Анатолий Соловьев: «К концу дня нас на батарее осталось шестеро, в том числе комбат старший лейтенант Лейко, раненный в обе ноги. Вечером немцы с танками начали прорываться в Терновку. Нам пришлось отходить к Синюхе. Отход прикрыл старший лейтенант Лейко, который наотрез отказался, чтобы мы несли его на руках. Отошли в противотанковый ров, над самой речкой, где скопились бойцы и командиры из других частей. Вместе пошли рвом вдоль села и опять напоролись на немцев. Один из больших командиров — говорили, что это генерал, другие называли его комиссаром — тихо скомандовал всем: «Кругом!» Сказал, что будем прорываться через село, прорываться яростно, но так, чтобы не очень привлекать к себе внимание фашистов,— стрельбы поменьше, больше работать штыками. Это была яростная и тихая атака, в каких мне не приходилось участвовать ни разу за всю войну. Лежали кучи немецких трупов. С нашей стороны также были большие потери, но те, кто уцелел, пробились, ушли в степь».
9 августа
Еще трудно признаться друг другу, что бой уже не за выход из окружения, а за то, чтобы подороже отдать свои жизни.
Ничего не должно достаться врагу: уничтожаются оставшиеся без снарядов орудия, автомашины с сухими баками и рваными скатами, всякая техника, до штабных пишущих машинок включительно.
Трудно сказать, сколько дней люди не спали и не ели. Но что с 5 августа — это точно.
Бензина — ни капли. Для того чтобы сжечь грузовик, его надо обложить со всех сторон соломой. Кажется, что горит просто стог.
Офицер в отставке Владимир Кошурников (он проживает в Днепропетровской области) первое ранение получил 22 июня в 6 часов утра в Перемышле и окончил войну 1 мая 1945 года в Праге. С ним можно согласиться, когда он утверждает: «Бои сорок первого года по своей ожесточенности и тяжести несравнимы с последующими, в которых мне пришлось участвовать».
Цитирую письмо ветерана. Нарисованная им картина сродни народному эпосу:
«Девятого августа пошли в атаку по свекловичному полю в сторону реки Синюхи. На рубеже атаки застали только двух бойцов-казахов с пулеметом «максим». Их мужество, верность долгу всю войну служили мне эталоном солдатской обязанности: остались без командиров, среди погибших товарищей, но еще три дня (то есть с той ночи, когда рухнула надежда на выход автоколонной.— Е. Д.) оставались на посту, не давая фашистам пройти.
Ураганный огонь противника.
Атакующие дрогнули, попятились.
Вот тут и выросла впереди фигура, затянутая в командирские ремни, в пограничной фуражке. У него в руке блестела сабля.