Значит, и про нашу поэтическую роту не забыли подлецы!
Только на владивостокский поезд мы не опоздали, когда из поверженного Берлина надо было ехать в 1945 году добивать войну на Востоке!..
Что же касается комиссарских частей, не было их у нас. Конечно же Ганс Штеец и другие авторы, говоря о комиссарских частях, воевавших в районе Подвысокого, не имели в виду партийную роту численностью в двести человек, не более: так не по-уставному называли резерв политотдела 6-й армии.
И все же я хочу сказать о той роте коммунистов...
Как она составилась? При нашем отходе — особенно в самые первые дни войны — партийные и советские работники приграничных районов (как коммунисты Западной Украины, в 1939 году вышедшие из подполья, так и товарищи, присланные из Киева, Харькова, Днепропетровска для укрепления партийных организаций и именовавшиеся «восточниками») вынуждены были присоединиться к армии. Многие из них не успели не только эвакуировать, но и просто повидать в последний раз семьи, застигнутые вражескими танками на периферии своих районов.
Их не мобилизовали, они сами посчитали себя мобилизованными (подготовиться к уходу в подполье не имели времени, партизанское движение еще не успело оформиться).
Некоторые из них, но далеко не все прошли когда-то армейскую школу, воинских званий не имели, назначений не получили. Их использовали для отдельных поручений и заданий; иные занимали место убитых и раненых политруков и комиссаров. Все они были полны решимости сражаться и в боях отличались беззаветной храбростью, а главное — умением сплотить и повести за собой людей.
Оставшиеся в живых участники битвы в Зеленой браме вспоминают их в своих письмах с уважением и любовью. Большинство прикомандированных погибли еще в июльских боях, а остатки роты, а точнее, политотдельского резерва попали в Зеленую браму. Ветераны утверждают, что в последнем своем бою — 5 августа — они дрались отчаянно, до последнего дыхания.
Я помню этих добровольцев, это своего рода партийное ополчение, влившееся в ряды кадровой воюющей армии.
Помню всегда, хотя сейчас уже, пожалуй, не мог бы назвать их по именам и фамилиям...
Какие же все-таки части посчитал Ганс Штеец комиссарскими?
Может быть, он имеет в виду политбойцов — рабочих и студентов, прибывших к нам из Днепропетровска в середине июля?
Об этих ребятах тоже надо рассказать. Их история недавно выплыла из забвения.
На седьмой день войны в Днепропетровске на заводах имени Ленина, имени Коминтерна, имени Карла Либкнехта, на «Петровке» и на вагоноремонтном имени Кирова, в университете, в инженерно-строительном институте и других вузах рабочего города стихийно возникла запись добровольцев. Пришлось обкому комсомола потрудиться, помучиться с отбором: рвутся на фронт все, достойны — все, заявлений — гора, а надо и можно послать пока лишь десятки...
Третьего июля добровольцы коммунистического батальона покинули Днепропетровск. Десятидневные военные курсы — и на фронт!
Группа днепропетровских политбойцов прибыла на станцию Христиновка; вступили они в бой, что называется, с ходу, влившись в ряды сражавшихся там полков. Их объединили с пограничниками — высокая честь и доверие.
Знаете, господин Ганс Штеец, это, конечно, тонкости, но правильней было бы назвать группу днепропетровцев не комиссарскими частями, а комсомольскими: добровольцы в большинстве своем еще не успели вступить в партию, многие только мечтали и подали заявления. Их собирались принимать в перерыве между боями, но рассмотрение заявлений задерживалось, потому что перерывов не было — сплошной бой. В Подвысоком они ходили в штыковые атаки и 1 августа, и 6-го, и 7-го.
В последнюю атаку политбойцы шли, уже трезво понимая, что из кольца не вырваться, но в железной уверенности, что каждая пуля, выпущенная ими, каждый удар штыка и приклада насущно необходим для будущей победы, которую они скорей всего не увидят.
И все же увидели!
Отметить сороковую годовщину из сорока трех добровольцев — студентов университета прибыло только одиннадцать.
Нескольких человек пионеры Днепропетровска нашли в коллективах могучих заводов города: ветераны трудятся безотказно.
Но оказалось, что никаких документов, подтверждающих их участие в боях сорок первого года, не сохранилось.
Бывшие политбойцы обратились к своему земляку — генерал-полковнику К. С. Грушевому, работавшему тогда секретарем обкома партии. Генерал Грушевой, член Военного совета Московского военного округа, был уже тяжело и безнадежно болен: считанные дни оставались в его распоряжении. Из больницы он послал ходатайство и запросы по многим адресам.