В связи с этим я позволю себе привести высказывание... главного гитлеровского пропагандиста Йозефа Геббельса. Вот что он сказал 1 июля 1941 года (его слова приведены в книге И. Голанда «Гитлер», вышедшей в Мюнхене в 1978 году): «Если русские борются упорно и ожесточенно, то это не следует приписывать тому обстоятельству, что их заставляют бороться агенты ГПУ, якобы расстреливающие их в случае отступления, а наоборот, они убеждены, что защищают свою родину».
Комиссары в этой обстановке были знаменосцами советского патриотизма.
Вновь воспользуюсь признанием врага, с удовольствием процитирую выдержку из дневника фашистского генерала Лахузена. В июле, через несколько дней после начала войны, он записал: «Канарис вернулся из ставки. Там настроение крайне нервное, ибо все больше выясняется, что русский поход разворачивается «не по правилам». Учащаются признаки того, что война приносит не крах, а внутреннее усиление большевизма».
В условиях высочайшего патриотического подъема вроде бы облегчалась работа комиссаров. Но не будем забывать, что положение наше было крайне тяжким. И надо было сделать взрыв народного патриотизма направленным взрывом, а для этого необходима была не только внутренняя убежденность политических руководителей, но и убедительность слов и поступков, личного примера, да и командирские качества, военные знания.
На всем пути к Подвысокому комиссары были верными товарищами командирам и вдохновенными представителями партии в глазах красноармейцев.
Еще более усложнилась и выросла роль комиссаров, когда вокруг Зеленой брамы смыкалось и сомкнулось вражеское кольцо.
Вот когда особую значимость приобрело огненное слово, благородные и отчаянные поступки и действия комиссаров.
Если уж западногерманский историк слагает или приводит созданную ранее легенду о комиссарах, неудивительно, что легенды о комиссарах живут в нашей стране, кочуют от края ее и до края.
Да, мы присутствуем при рождении легенд!
Какие они достоверные, непридуманные, земные, а в то же время романтически окрыленные, эти легенды!
Воспоминания участников боев, собранные следопытами Подвысокого, а также ежедневно наполняющие мой почтовый ящик, непременно касаются фигуры комиссара,— можно сказать, это попытка сложить из отдельных штрихов обобщенный образ Комиссара Великой Отечественной.
Но образ, обобщения, памятник, монумент — это теперь, через десятилетия. А были эти комиссары и политруки нашими товарищами, отличительной была лишь матерчатая красная звезда на рукаве, пониже локтя.
Вот о комиссаре рассказывает бывший рядовой боец, которому удалось вырваться из кольца, Александр Вересков. Прежде чем привести воспоминание Верескова, необходимо сказать о нем самом. Он вырвался из окружения, вновь участвовал в боях и в 1943 году лишился руки. Не позволив себе воспользоваться инвалидностью, он включился в великую стройку, развернувшуюся в его родном городе Череповце, и за успехи на фронте пятилетки награжден в 1977 году орденом Трудового Красного Знамени. Я не удивляюсь, зная этих людей. Но уж раз к слову пришлось...
Слушайте ветерана войны и труда А. Верескова:
«Впереди идущих на прорыв был бригадный комиссар в хромовой тужурке. В руках он нес знамя».
Сопоставив факты, содержащиеся в письмах и откликах, и проведя, так сказать, уточнения на местности, могу утверждать, что Вересков вспоминает бригадного комиссара Михаила Никифоровича Пожидаева, комиссара 58-й горнострелковой дивизии. Как его любили и бойцы и командиры!
Пожидаева всегда видели рядом с человеком отчаянной смелости — комдивом генерал-майором Н. И. Прошкиным. В Копенковатом они собрали остатки дивизии и сколотили передовой отряд для прорыва. Генерал был ранен, знамя развевалось в руках комиссара и вело, призывало; оно вновь одарило силой уже, казалось, окончательно обессилевших людей.
За селом Копенковатое пуля скосила комиссара.
После того как было опубликовано краткое, но, если можно так выразиться, монументальное воспоминание Александра Верескова, оставшиеся в живых участники боя прислали подтверждения — и у них образ комиссара Пожидаева навсегда запечатлелся в душе. Уточнения самые несущественные: одни говорят, что на комиссаре была черная кожаная тужурка, другие — что коричневая. А то, что комиссар нес знамя,— в памяти и в сердце всех живых.
Комиссары получили равные права с командирами не только потому, что в войне двух идеологий роль их повышалась. Они учились военному делу, управлению войсками и потому могли руководить боем по всем правилам военного искусства.