Уже в шести километрах от Подвысокого был выведен из строя и этот танк. Члены Военного совета присоединились к группе стрелков. Два секретаря обкомов партии шли на противника с винтовками в руках, кололи штыками. В неутихающем бою, без единой передышки с ночи пятого августа до рассвета седьмого не выходили они из боя. Не все бойцы знали Любавина и Груленко в лицо, но каким-то солдатским чутьем понимали, что с ними идут комиссары, и держались поближе к ним, старались защищать их, насколько это было возможно в той обстановке.
Седьмого августа на берегу Синюхи, близ села Левковка, окончательно обессилевшая группа наших стрелков, которую продолжали возглавлять тяжелораненые Любавин и Груленко, была туго зажата горными егерями. По свидетельству тех, кто остался в живых, окруженные вели огонь, пока имелись патроны, потом отбивались прикладами. Им кричал какой-то немец по-украински:
— Руки до горы!
Груленко ответил громко:
— Комиссары не сдаются!
Когда положение стало совершенно безнадежным, Груленко и Любавин обнялись, поцеловались, и каждый истратил последнюю пулю на себя. Могилы их до сих пор не найдены, хотя есть данные, что местные жители тайно похоронили их.
Долгие годы Любавин и Груленко считались пропавшими без вести. Но в результате пионерского поиска ныне точно установлена картина их гибели. Теперь официально признано, что бригадные комиссары, депутаты Верховного Совета СССР П. М. Любавин и М. В. Груленко погибли в бою. Они приняли смерть на посту.
Нет, не зря враги так страшились комиссаров!
Немецкий солдат в русском плену Вольфганг Шарте из Гергадсхагена показал, и это показание было приобщено к делу на Нюрнбергском процессе: «За день до нашего наступления против Советского Союза офицеры нам заявили следующее: если вы по пути встретите русских комиссаров, которых можно узнать по советской звезде на рукаве, и русских женщин в форме, то их немедленно нужно расстреливать».
Это — свидетельство не об отдельном из ряда вон выходящем случае, а о системе. Там же, в Нюрнберге, советская сторона предъявила Международному трибуналу совершенно секретную директиву Гитлера, выпущенную за сорок дней до вероломного нападения Германии на СССР. Вот она:
«Отдел обороны страны.
Главная ставка фюрера.
12 мая 1941 года.
Об обращении с захваченными в плен советскими политическими и военными работниками.
Политические руководители в войсках не считаются пленными и должны уничтожаться самое позднее в транзитных лагерях».
Так была предопределена судьба комиссаров в будущей войне (тогда война была еще будущей). Но разве это могло нас запугать?
В письмах и воспоминаниях о Зеленой браме — почти в каждом! — неизменно присутствует образ комиссара. Если бы это были не просто письма, а песни, слово «комиссар» можно было бы назвать рефреном.
Говоря восторженно о комиссарах, я не принижаю таким образом роль и образ командиров всех рангов. Мне они не менее дороги. Я видел их и (наверное, это естественно) присматривался к ним и на пути от Равы-Русской до Зеленой брамы, и потом — на всех перевалах — до самого Берлина. Я был свидетелем становления командиров Великой Отечественной — образованных, высокоидейных, изобретательных, отважных, решительных и человечных. Многие из них проявили себя блистательно сразу, с первого боя, другие постепенно, с горькими уроками и кровавой ценой приобретали опыт и все те качества, что привели войска к тактическим и оперативным успехам, ставшим образцами военного искусства.
Но славные полководцы, выдающиеся военачальники бывали в России и раньше, а вот комиссары впервые встали с ними рядом на гражданской войне, показали себя в Испании, на озере Хасан, в Баин-Цаганском сражении и на Карельском перешейке, а теперь подтвердили легендарность своего образа в Великой Отечественной.
Знамя дивизии
44-я горнострелковая дивизия 22 июня вступила в бой. Держала оборону на границе, по приказу (и только по приказу!) начала отход на Станислав, а потом — на Винницу. В конце июля бой вели уже не только боевые расчеты батальонов, полков: работники штаба, политотдела и тыловых служб стали в строй линейными бойцами.
Понимая сложность положения, командир дивизии приказал отправить в тыл документы штаба и политотдела. Было решено вывезти в безопасное место знамя дивизии.